69  

— Кажется, читал.

— Не знаю, как я мог забыть название. Роман даже рекомендовали на Нобелевскую премию… Это, конечно, из Макбета, — пояснил Ортега. — Когда Макбет убивает короля, он приходит к жене с окровавленными кинжалами, которые должен был подложить в комнаты слуг, но не в силах этого сделать. Леди Макбет в ярости велит ему идти обратно. Он отказывается, ей приходится идти самой. Когда она возвращается, то говорит мужу:


«Руки у меня

Того же цвета, что твои, но, к счастью,

Не столь же бледно сердце».[20]

Ей стыдно оставаться в стороне. Она хочет разделить его вину. Чудный момент. Хавьер, зачем я вам это рассказываю?

— Понятия не имею, Пабло.

Ортега сделал пару глотков вина, оно потекло с губ. Красные капли упали на белую рубашку.

— Ха! — сказал он, глядя на рубашку. — Знаете, что это? Это такой киношный прием. Такое случается только в кино и никогда в реальной жизни. Как… ну, подскажите, их, должно быть, сотни… я сейчас не могу вспомнить.

— В «Охотнике на оленей»,[21] например.

— Не помню…

— Молодые люди женятся, парня отправляют служить во Вьетнам. Они пьют красное вино из двойного кубка, и вино капает на ее подвенечное платье. Это прообраз…

— Да, да, да. Это прообраз чего-то ужасного, — закивал Ортега. — Конфуз на приеме. Отбеливание при стирке. Жуткие, жуткие вещи.

— Можно показать вам фотографии?

— Прежде, вы имеете в виду, чем я утрачу связь с внешним миром?

— Ну… да, — честно сказал Фалькон. Ортега преувеличенно громко захохотал.

— Ты мне нравишься, Хавьер! Очень. Мне не многие нравятся, — признался он и уставился на темный луг и неосвещенный бассейн. — На самом деле… я никого не люблю. Я понял, что люди, с которыми я общался… ничтожества. Как по-твоему, это удел всех знаменитостей?

— Слава притягивает людей определенного типа.

— Льстивых, раболепных, почтительных, лживых лизоблюдов, ты хочешь сказать?

— Франсиско Фалькон их ненавидел. Они напоминали о его мошенничестве. Напоминали, что единственное, чего он желал больше славы, — это истинный талант.

— Мы хотим, чтобы любили нас самих, а не тех, кем мы прикидываемся… Или в моем случае, всех тех, кем я прикидывался, — сказал Ортега, у которого к этому времени прибавилось в голосе драматизма. — А что, если я умру, упаду на пол и все персонажи, которых я изображал, хлынут из меня сбивчивым бормотанием, пока не наступит тишина? Останется лишь оболочка, и ветер унесет ее.

— Вряд ли, — улыбнулся Фалькон. — Вам придется сильно похудеть, чтобы стать оболочкой.

— Просто слои, — не слушая, продолжал Ортега. — Помню, Франсиско сказал: «Пабло, на самом деле лук — ничто. Ты снимаешь последний слой и ничего не находишь».

— Да, Франсиско был большой знаток лука, — сказал Фалькон. — Человеческие существа ненамного сложнее. Стоит их узнать…

— И что находишь? — спросил Ортега, маячивший перед Фальконом в тревожном предвкушении.

— Нас определяет то, что мы скрываем от мира.

— Бог мой, Хавьер, — бормотал Ортега, делая огромный глоток из бокала. — Знаешь, ты все-таки должен попробовать вина. Славное вино.

— Пабло, фотографии, — напомнил Фалькон.

— Ну давай, и забудем.

— Вы сказали, что к Веге в ночь шестого января приезжали двое русских, — Фалькон выложил фотографии. — Это были они?

Ортега взял снимки и принялся искать очки.

— Я сегодня не видел ваших собак, — вдруг вспомнил Фалькон.

— Ой, они свернулись в своем гнезде и спят. Хорошая жизнь… собачья, — сказал Ортега. — Я ведь не показывал тебе свою коллекцию?

— В другой раз.

— А меня определяет не то, что я прячу, а то, что я демонстрирую миру, — Ортега указал на маски, статуэтки, картины, которые стояли на столах и у стен. — Знаешь, как можно смертельно обидеть коллекционера?

— Сказать, что тебе не нравится какая-нибудь картина?

— Нет… что тебе нравится одна конкретная картина, — покачал пальцем у носа Хавьера Ортега. — У меня есть рисунок Пикассо. Ничего особенного, но не узнать невозможно. Я делю людей, которым показываю коллекцию, на две группы. Те, кто тянутся к Пикассо со словами: «А вот эта мне нравится», — и те, кто понимает, что коллекция — одно целое. Вот, Хавьер, я предостерег тебя от конфуза.

— Я не забуду упомянуть, как сильно мне понравился Пикассо.

Ортега схватил очки с таким ревом, будто выиграл Кубок Европы, и водрузил их на нос.

  69  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×