3  

Благовонные палочки догорели. Сердце Малко – дикий зверь, рвущийся из клетки, бешено билось в груди, не подчиняясь ему. Вялые ноги Чевайе все еще обвивались вокруг ног Малко. Она убрала руки с его спины. Малко с трудом подавил крик: кровавые полосы, словно от хлыста, оставленные десятью ногтями принцессы, доставляли жгучую боль.

Чевайе Меконнен, вдова одного из внуков эфиопского короля, была определенно сделана из дерева, из которого делали принцесс.

* * *

Стоя на коленях перед нолем боя из двухцветного шелка, Чевайе, прикрыв глаза, покачивала торсом в ритме амхарской песни. Малко лежал на животе (спину жгло нестерпимо), отдыхал, набираясь сил и приводя в порядок мысли. Время от времени принцесса склонялась над Малко, касаясь сосками грудей кровавых следов на его спине, оставленных ее коготками. Успокоившись, Малко вспомнил, что сюда, в Аддис-Абебу, его направило лондонское отделение ЦРУ, а не бюро путешествий. В зеленой папке, где хранилось досье, лежал подготовленный в Вашингтоне заместителем руководителя африканского отдела приказ об этой операции. С некоторой долей грусти Малко подумал, что, возможно, и это восхитительное соитие тоже было запланировано чиновником африканского отдела. Тем, кто готовил операцию.

– О чем вы думаете? – неожиданно спросила Чевайе.

Несмотря на близость, они оставались на «вы».

– О вашей сестре, – ответил Малко. – Я в восторге, что она направила меня к вам.

Сестра Чевайе, находящаяся в изгнании в Лондоне, вручила Малко письмо. Что-то вроде «Сезам, откройся!» и даже больше, чем Малко мог надеяться... Малко познакомился с ней на коктейле, устроенном эмигрантами, которым ЦРУ тайно оказывало материальную помощь. Коктейль проходил в «Дорчестере». Там Малко оказался «по счастливой случайности»...

– Вы неплохо живете, несмотря на революцию, – заметил он. – Эта студия очень уютна.

Черные зрачки Чевайе потемнели еще больше.

– Вы считаете, что этого недостаточно! – взорвалась она. – Военные уничтожили половину нашей семьи, мой дядя уже восемнадцать месяцев в тюрьме «Старый Гебби». Его держат в подвале вместе с тридцатью другими заключенными. Они почти голодают... Если бы у меня был паспорт, я бы немедленно уехала к сестре.

Малко устыдился своих слов. Чевайе принадлежала к старой династии, безжалостно уничтоженной ВВАС,[1]военной хунтой, пришедшей к власти в Эфиопии после свержения императора 12 сентября 1974 года. Хунта управляла страной, вдохновляясь принципами Убу и Кафки, не задумываясь уничтожая своих же. Из ста двадцати офицеров и унтер-офицеров, начинавших путч, осталось семьдесят.

– А вы не можете получить паспорт?

Чевайе горько усмехнулась.

– Нет, могу. Надо только заплатить «выкуп»: семьдесят тысяч эфиопских долларов.[2]

Малко оглядел шикарную студию, где они находились. В такой стране, как Эфиопия, эти шелковые простыни и покрывала, вероятно, ценились на вес золота.

– Вы могли бы собрать эту сумму?

Чевайе опустила глаза.

– Могла бы, наверное. Но они спросили бы, откуда она у меня. А чтобы получить ответ, они держали бы меня в Четвертой дивизии и насиловали бы до тех пор, пока я не умерла. Вы не знаете, что они сделали с одной моей кузиной?

– Нет.

Чевайе села, воинственно выставив груди. Капельки пота блестели на светлой коже. Как у большинства амхаров, у нее была очень светлая кожа. Хотя африканцы считают Эфиопию фашистской страной, они выбрали Аддис-Абебу для штаб-квартиры Организации Африканского Единства, потому что у эфиопов такой цвет кожи, о котором мечтают все африканцы.

– Однажды они пришли за ней, – начала свой рассказ Чевайе глухим голосом, – и увели туда. Она дала пощечину офицеру, который хотел ее изнасиловать. Они ее тут же застрелили. Потом потребовали у семьи пять долларов за пулю и двенадцать долларов за хранение тела. Сказали, что революция бедная!

Пролетел призрак Убу, потирая руки. В бидонвиле залаял койот. Стало жутко. Чевайе склонилась к Малко, выпустив дым сигареты прямо ему в лицо.

– А пока я жива, я курю, пью, отдаюсь.

– Вам не докучают военные? – спросил Малко.

Чевайе чуть-чуть напряглась.

* * *

– Пока нет. Ну, во всяком случае, не очень. Месяц назад они вызвали меня и обвинили в том, что я якобы задолжала арендную плату за квартиру за год. Где-то две тысячи эфиопских долларов. Сказали, если я не уплачу, они вышвырнут меня на улицу. Все национализировано! Даже бидонвили! Моя бедная кормилица работала всю жизнь, чтобы купить себе домик! И теперь он принадлежит государству!

  3  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×