Деревня восьми могил

Пока Харуё более или менее прилично себя чувствовала, она часто приходила ко мне и наблюдала за нашей работой. Но вероятно, чтение писем плохо сказывалось на ее состоянии; она стала появляться все реже и в конце концов вообще перестала приходить. Я же, читая их, испытывал удовольствие, смешанное с печалью. Каждое письмо говорило о том, как несчастна была мама в тот период своей жизни.

«Он никогда не выслушивает меня, каждый день таскает за волосы».

«Как противны мне его ласки!.. Раздевает догола, облизывает всю… Тошно, стыдно…» – жалуется мать, рассказывая об извращенных ласках отца.

«Из дома он почти не уходит. А я, только когда его нет рядом, могу отдохнуть душой, полежать с книжкой, письмо написать. Но вот он возвращается, и начинаются пытки: „Что делала? Что читала? Кому писала? О чем?“ Сначала жду, когда он уйдет, даст вздохнуть спокойно. А когда его нет, со страхом жду возвращения этого дьявола в человеческом обличье».

Я понял, почему даже в свое отсутствие отец знал, чем занималась мать. На самом деле никуда он не уходил, а из кладовой через отверстие в стене, замаскированное маской театра Но, подглядывал за матерью. Всласть поиздеваться над слабой женщиной – не было для отца большей радости, это, видимо, приносило ему сексуальное удовлетворение… Бедная матушка… В течение скольких лет ты не знала ни минуты душевного покоя!.. Но какая ты молодец, что находила возможность хотя бы в письмах выговориться, отвести душу. И как правильно ты сделала, что спрятала их в ширме! И как удачно, что они попались мне на глаза!

Но в ширме таилась еще одна тайна – огромная, перевернувшая всю мою жизнь.

Однажды мастер сказал мне:

– Тут в левом углу пластырем прикреплено кое-что.

– Что именно?

– Что-то плотное в конверте.

Я подошел к ширме, мастер показал пальцем на конверт.

– Вытащить? – спросил он.

– Да, пожалуйста, – попросил я.

Он передал мне конверт. Я посмотрел на свет. Внутри находилось что-то, напоминающее открытку.

Дождавшись ухода мастера, я вечером вскрыл конверт и дрожащей рукой извлек содержимое. И ахнул: это оказалась моя собственная фотография. Но когда и при каких обстоятельствах она была сделана, вспомнить я не мог. Фотография была не такой уж давней, мне на ней лет двадцать шесть–двадцать семь, снят до пояса, улыбаюсь как-то снисходительно. Снимок сделан, по всей вероятности, в фотостудии. Нет, никак не припомню точно, где и когда?

Я растерянно глядел на фотографию. И вдруг страшная догадка пронзила меня, в голове все поплыло. Я понял, что передо мной не мой снимок, а фотография человека, на меня очень похожего. Глаза, рот, пухлые щеки – похожи на мои, как два арбуза. Но теперь я отметил и кое-какие различия, сообразил, что снимок долго пролежал в ширме. Конечно, он не двух-трехлетней давности. Дрожащими руками я перевернул фотографию. «Ёити Камэи (27 лет). Снято осенью 10 года эпохи Тайсё», – было написано на обороте.

Ну и дела! Я и мамин возлюбленный похожи друг на друга как две капли воды. Я, стало быть, живое свидетельство ее греховной связи с Ёити Камэи. И значит, не имею никакого отношения к семье Тадзими.

Мне показалось, что я схожу с ума. С одной стороны, это открытие меня и успокоило, и обрадовало. С другой же стороны, стало горькой чашей, которую мне предстояло испить. То, что я не являюсь законным наследником семьи Тадзими, означало, что во мне не течет кровь безумного Ёдзо, и осознавать это было радостно. Вместе с тем от меня ускользало огромное наследство дома Тадзими, и это повергало меня в отчаяние.

К стыду своему, я должен признаться, что наследство очень привлекало меня. Я даже втайне от всех старался как можно больше разузнать о нем. Один из пастухов говорил мне, что семейство выгоняет на пастбище сто двадцать голов крупного рогатого скота. А рыночная цена одной коровы в то время равнялась ста тысячам иен. От таких сумм у меня кружилась голова. А коровы не составляли и десятой части всего наследия.

«Богатство семьи Тадзими не поддается исчислению», – говорили мне слуги. Так что мое желание вступить во владение им вполне объяснимо. Однако теперь оказывается, что наследство для меня более интереса не представляет. Я не имею на него абсолютно никаких прав. Ох, какая жалость!.. Интересно, известны ли были бабушкам и сестре детали моего появления на свет? Увязывают ли они это с правом наследования? В тяжелые времена моего детства Харуё была еще крошкой, вряд ли она знала тогда о существовании Камэи, а вот встречались ли с ним бабушки? Если они хотя бы раз видели учителя Камэи, то, познакомившись со мной, не могли не обратить внимания на наше сходство. Одно тяжелое воспоминание заставило меня вздрогнуть. Я имею в виду сейчас первую и единственную встречу со старшим братом Куя, его внезапную страшную смерть. Я упоминал уже о том, что во время этой встречи Куя смотрел на меня, загадочно ухмыляясь. И, обращаясь ко мне, заявил: