Месть под расчет

Постучавшись, в комнату вошел Коттер.

– Вот то, что вы ждали, – сказал он. – В общем-то неожиданный ответ. – Он пересек комнату и подал Сент-Джеймсу конверт, который тот взял из стола в конторе, когда разговаривал с леди Хелен Клайд. – Телефонный номер принадлежит Тренэр-роу.

– Вот так так, – проговорил Сент-Джеймс, ставя чашку на столик и задумчиво вертя в руках конверт.

– Не пришлось даже звонить, мистер Сент-Джеймс, – продолжал Коттер. – Ходж сказал, чей это номер, едва я показал ему конверт. Похоже, ему не раз доводилось набирать его.

– Все же вы позвонили, чтобы убедиться?

– Позвонил. Он принадлежит доктору Тренэр-роу. И он знает, что мы отыскали его.

– От Томми ничего?

– Дейз сказала, что он звонил из Пендина. – Коттер покачал головой. – Они никого не нашли.

Сент-Джеймс нахмурился, вспомнив свои сомнения насчет плана Томми, не пожелавшего призвать на помощь ни береговую охрану, ни полицию. С шестью фермерами на двух баркасах он еще до рассвета отправился проверять все побережье от Пензанса до Сент-Ивса. Лодки были выбраны маленькие, чтобы они могли подобраться к любому предмету на воде и в случае необходимости причалить к берегу, и достаточно быстрые, чтобы потребовалось не больше нескольких часов на всю работу. В случае, если поиск завершится ничем, придется повторить его на суше. Тогда это займет несколько дней. И, нравится Томми или нет, в этом случае ему не увильнуть от контакта с местной полицией.

– Этот уик-энд меня доконал, – проговорил Коттер, переставляя чашку на поднос, который находился на тумбочке рядом с кроватью. – Хорошо хоть, Деб уехала в Лондон. Ей и без того хватило.

Коттер словно рассчитывал на такой ответ Сент-Джеймса, который позволил бы развить затронутую тему. Но Сент-Джеймс молчал.

Встряхнув халат Сент-Джеймса, Коттер повесил его в шкаф, потом выровнял стоявшие в ряд ботинки, стукнул вешалками и щелкнул замками чемодана, лежавшего на верхней полке.

– Что будет с моей девочкой? – не выдержал он. – Между ними ведь нет никакой близости. Совсем нет, и вам это известно. Не то что с вами, я прав? Не то что в вашей семье. Ну конечно, они богаты, чертовски богаты, но деньги не прельстят мою Деб. Вам известно это не хуже, чем мне. Вам известно, к чему тянется Деб.

К красоте, к созерцанию, к цвету неба, к неожиданно появившейся мысли, к мелькнувшему вдали лебедю. Он-то знал, всегда знал. А теперь ему надо было забыть об этом. Открылась дверь, и Сент-Джеймс обрадовался избавлению от трудного разговора. Вошла Сидни, однако из-за дверцы шкафа Коттер не заметил, что они уже не одни.

– Вы не можете сказать, что ничего не чувствуете, – стоял на своем Коттер. – Я же знаю. И всегда знал, что бы вы там ни говорили.

– Я не вовремя? – спросила Сидни.

Коттер захлопнул дверцу и застыл на месте, переводя взгляд с Сент-Джеймса на его сестру и обратно.

– Посмотрю, что там с машиной, – неожиданно сказал он, извинился и вышел.

– В чем дело? – спросила Сидни.

– Ни в чем.

– Непохоже.

– И тем не менее.

– Понятно.

Сидни стояла возле двери, держась за ручку. Поглядев на нее, Сент-Джеймс засомневался, стоит ли отпускать ее одну. Вид у нее был болезненный, черные круги под глазами, лицо осунувшееся и тоже как будто почерневшее, глаза безжизненные, пустые, скорее поглощающие, чем отражающие свет. Да и одета она была в выцветшую тяжелую юбку и свитер не по размеру. Волосы нечесаные.

– Я уезжаю. Дейз отвезет меня.

То, что еще вчера казалось разумным, теперь, когда Сент-Джеймс поглядел на сестру при дневном свете, представлялось рискованным.

– Сид, почему бы тебе не остаться? Попозже я сам отвезу тебя домой.

– Так лучше. Я хочу уехать. Правда.

– Но от вокзала…

– Я возьму такси. Не волнуйся. – Она повернула ручку двери, словно проверяя ее. – Насколько я поняла, Питер исчез?

– Да.

Сент-Джеймс рассказал сестре обо всем, что случилось после того, как он уложил ее в постель. Она слушала, не глядя на него. А он чувствовал, как она становится все более напряженной, и понимал, что это связано со злостью, прозвучавшей в вопросе о Питере. После вчерашнего шока, вызвавшего в Сидни покаянное настроение, Сент-Джеймс не был готов к подобной перемене, хотя и понимал естественную причину ее злости, а также ее желание крушить и ломать, чтобы кто-то ощутил хотя бы часть ее боли. Самое тяжелое наступает, когда становится ясно, – как бы ни сопереживали тебе люди, находящиеся рядом, – родственники, друзья, никто не в состоянии разделить твою боль. И тогда наваливается одиночество. А Сидни к тому же была единственным человеком, оплакивавшим Джастина Брука.