Когда людоед очнется

Лола опознала одного из простофиль, обрезавших каштаны. Она обратилась с тем же вопросом к Ману.

— Он нам втирает, что работает в клубе ролевых игр, — ответил Ману слегка озадаченно.

— Потому что это правда! — возопил молодой человек. — Я работаю на «Парижские тайны». Мы прячем указатели в стратегических точках, а игроки их находят. Чертовы поиски сокровищ! Сколько мне еще повторять? Позвоните моему хозяину. Сами увидите!

— Это еще не объясняет, зачем вы рыщете здесь ночью.

— Я забыл воткнуть указатель между двумя пугалами. Вспомнил только после закрытия. А поиски сокровищ назначены на завтра.

— Никому не позволено входить в Монсури по ночам, — возразил простофиля.

— А пропускать ток через ограду позволено? Видали, что с моей ногой? Маньяки! Я буду жаловаться.

— Мы просим прощения, — сказал Ману.

— Ну уж дудки, — возмутился простофиля, — не стану я просить прощения.

— Заткнись, Малыш Луи, и выпусти его. Это не тот.

Вышеупомянутый Малыш Луи освободил молодого человека, который тут же рухнул на лужайку.

— Черт возьми, из-за ваших фокусов у меня серьезный вывих щиколотки. Вы еще у меня попляшете.

— Планы изменились, забираем этого грубияна к Зазе, — объявил Ману.

— Еще чего! Я требую, чтобы вы отвезли меня в больницу.

— К Зазе. А не то мы вас бросим. Тебя с твоей дурацкой ногой. И будешь куковать здесь всю ночь, как подбитый лис. Жалуйся сколько влезет, никто не станет слушать твои россказни. Завтра фараоны не отыщут здесь ни единой электрической ограды. Так ты идешь или остаешься?

*

Садовники, молодой грубиян, Ингрид и Лола оказались на улице Потерн-де-Пеплие перед закрытой дверью кафе. Им открыла дама в ночной сорочке в цветочек. При виде Ману она расплылась в улыбке. Сдвинув два стола, она принесла подушку, аптечку первой помощи и велела пострадавшему лечь. Растерла ему щиколотку мазью и туго забинтовала. Тем временем Ману, никого не спрашивая, налил всем по большой кружке бочкового пива и рюмке кальвадоса. Никто не возражал. Кроме Ингрид.

— Что это за место?

— Кафе, что же еще, — отвечал Малыш Луи.

— Я не о том спрашиваю. — Ингрид обернулась к Ману.

— Это наш штаб, — объяснил он. — У нас с Зазой дружба по гроб жизни. Мы знакомы лет тридцать, ведь так, Заза?

— По меньшей мере, — отвечала хозяйка.

— А со мной-то что будет? — забеспокоился калека.

— У вас просто растяжение. Сегодня заночуете здесь, а завтра встанете на ноги. Через две недели вы об этом и не вспомните.

— Издеваетесь?

— Не смей грубить Зазе, парень, — прикрикнул Ману. — А не то мы тебя, извращенца, сдадим легавым. То-то твой хозяин обрадуется. Не видать тебе больше парижских тайн.

— Никак вы возомнили себя представителями закона? Я такой же извращенец, как ты папа римский.

— Мы — слуги Правосудия. Из кожи вон лезем, лишь бы изловить паркового маньяка. Слыхал о задушенной девушке? Это тебе не сокровища искать, приятель.

— И это ты называешь следственным методом?

Ману помог Зазе перенести молодого человека к ней в спальню. Когда он вернулся, Лола взглянула на него с усмешкой:

— Парнишка, может, и нахал, но он ни в чем не виноват. Забавные у тебя методы, Ману.

— А хоть бы и так. Но они мне как-то больше нравятся, чем методы легавых.

— Положим.

— А вы там как оказались? Ночью, когда дуба от маргаритки не отличишь.

— Хотим обрести второе дыхание. Очень освежает кожу и мозги.

Садовники пили и разговаривали как ни в чем не бывало, лица раскраснелись, смех становился все громче. Лола пыталась разговорить Ману, но ничего не добилась. Она и не настаивала: он из породы крепких орешков, такого не расколешь. Она уселась за стойкой и заказала вербеновый чай. Хозяйка выглядела встревоженной:

— Вы ведь не сдадите их полиции? Они ничего плохого не делают. Славные ребята. Неразумные, но добрые.

— Не тревожьтесь. Мы с Ингрид — друзья Брэда.

— Брэда-Бернара?

Лола подробно рассказала, что связывает Ингрид и садовника из Нового Орлеана. Казалось, это успокоило Зазу. Она объяснила, что американец — ее завсегдатай. Пропускает стаканчик после работы вместе с ребятами.

— Что он пьет?

— Одно безалкогольное пиво. Малыш Луи вечно над ним подшучивал. Пока однажды не подлил ему чего-то покрепче. Смеху ради. Только ничего хорошего из этого не вышло.