137  

Фру Дюнер дожидалась его, сидя на стуле для посетителей. Валландер обратил внимание, что левый подлокотник вот-вот отвалится. Она поднялась и протянула руку для пожатия. Он повесил куртку и уселся напротив нее. У фру Дюнер был очень усталый вид.

– Вы хотели со мной поговорить, – сказал он приветливо.

Вместо ответа она достала из пластикового пакета сверток и протянула ему.

– Это подарок, – сказала она. – Можете открыть его сейчас или завтра, под елкой.

– Почему вы должны делать мне подарки?

– Потому что я теперь знаю, кто убил адвокатов. Благодаря вам.

Валландер покачал головой и отодвинул сверток:

– Это не так. Это работа всего коллектива.

Ответ фру Дюнер его удивил:

– Господину комиссару следовало бы воздержаться от ложной скромности, – строго сказала она. – Все знают, что это ваша заслуга.

Поскольку Валландер не нашел что возразить, он начал разворачивать сверток. В нем оказалась икона, одна из тех, что он видел в подвале у Густава Торстенссона.

– Я не могу это принять, – решительно сказал он. – Это же из коллекции Густава.

– Теперь уже нет, – сказала она. – Он завещал ее мне. И я очень хочу подарить одну из икон именно вам.

– Она, должно быть, очень дорогая, – сказал он, – и, как полицейский, я не могу ее принять. Во всяком случае, не поговорив предварительно с шефом.

И опять фру Дюнер его удивила.

– Я уже это сделала, – спокойно сказала она. – Он сказал, что ничего не имеет против.

– Вы говорили с Бьорком? – недоверчиво спросил он.

– Я решила, что так будет лучше.

Валландер рассмотрел икону. Почему-то изображение Богоматери напомнило ему Латвию, Ригу… но больше всего – Байбу Лиепу.

– Она не такая дорогая, как вы думаете, – успокоила его фру Дюнер. – Но красивая.

– Да, – сказал Валландер. – Очень красивая. Но я ее не заслужил.

– Я пришла не только из-за этого, – сказала она.

Валландер ждал продолжения.

– Я хочу задать комиссару один вопрос. Неужели нет пределов человеческому злу?

– Вряд ли я тот человек, который даст вам ответ на этот вопрос.

– А кто же, если не полиция?

Валландер осторожно отложил икону. Он сам не раз задавал себе этот же вопрос.

– Думаю, вы имеете в виду то, что человек может убить другого человека ради того, чтобы продать его органы. Не знаю, что вам ответить. Это так же непостижимо для меня, как и для вас.

– Куда движется мир? Альфред Хардерберг… человек, на которого мы должны были равняться… как он мог одной рукой жертвовать деньги на благотворительность, а другой совершать все эти преступления?

– Нам ничего больше не остается, как пытаться противостоять этому по мере сил, – сказал Валландер.

– Как можно противостоять тому, чего ты не понимаешь?

– Не знаю. Знаю только, что мы должны это делать и будем делать.

Разговор иссяк. Они долго молчали. Из коридора донесся смех Мартинссона. Наконец она поднялась.

– Не буду больше вас беспокоить.

– Мне очень жаль, что я не могу ответить на ваш вопрос более убедительно, – сказал Валландер, открывая ей дверь.

– Ваш ответ был по крайней мере честным.

В ту же секунду Валландер вспомнил, что и у него есть для нее подарок. Он вернулся к столу, открыл один из ящиков и достал открытку с красивым финским пейзажем.

– Я обещал вам вернуть эту открытку, – сказал он. – Нам она больше не нужна.

– А я и забыла, – сказала фру Дюнер, опуская открытку в сумочку.

Он проводил ее к выходу.

– Позвольте пожелать вам счастливого Рождества, – сказала она.

– И вам тоже. Я буду беречь эту икону.

Он вернулся в кабинет. Почему-то ее визит вывел его из равновесия. Он вспомнил все, что с ним было за последний год, встряхнул головой, надел куртку и вышел. У него выходной. Не только от работы, но и от дурацких размышлений.

«Я не заслужил эту икону, – подумал он. – Но несколько свободных дней я точно заслужил».

Он поехал домой, удивляясь густому туману, и поставил машину на стоянку.

Потом он долго прибирал квартиру, смастерил временную подставку для елки и нарядил ее. И пошел спать.

Икону он повесил в спальне. Прежде чем погасить лампочку на ночном столике, он долго на нее смотрел.

Интересно, будет ли она его заступницей.


Следующий день был кануном Рождества.

Над Сконе по-прежнему стоял туман.

  137  
×
×