64  

Но в тот раз речь шла не о драке в «Системете».[4] В тот раз дело было в парке в центре города. Был конец лета 1956 года, суббота, и отец с друзьями взяли маленького Курта на прогулку.

Друзья отца… друзья или не друзья, они постоянно, хотя и нерегулярно появлялись у них в доме. Они ездили на огромных американских машинах, носили светлые шелковые костюмы, широкополые шляпы, толстенные золотые перстни. Они заходили в маленькую отцовскую студию, пахнувшую скипидаром и масляными красками, смотрели написанные отцом картины, иногда покупали. Случалось, что маленький Курт не решался войти в студию, прятался среди старого барахла, сваленного в углу, среди изъеденных мышами старых полотен, и с замиранием сердца и страхом слушал, как они торговались. Торговля всегда сопровождалась звучными глотками из коньячной фляжки. Он прекрасно понимал, что тем, что они не голодают, они обязаны Шелковым Валетам, как он называл их в своем дневнике. Это были священные минуты, когда сделка наконец заключалась и руки в перстнях начинали отсчитывать банкноты, которые отец с поклоном совал в карман.

Он помнит до сих пор эти разговоры, короткие фразы, сопровождающиеся слабыми протестами отца и кудахтающими смешками гостей.

«Три пейзажа с глухарем и семь – без», – доносились до него обрывки разговора. Отец копался в готовых полотнах, выкладывал их на стол, и тут же появлялись деньги. Ему было девять лет, он стоял в темноте, задыхаясь от резкого запаха скипидара, и, помнится, думал тогда, что это и есть взрослая жизнь и что нечто подобное ожидает в будущем и его, после седьмого класса народной школы или, может быть, девятого, он, к своему удивлению, точно не помнил. Потом он улучал момент и появлялся в студии, когда надо было относить полотна в сверкающие автомобили, их складывали в багажник или на заднее сиденье. Это был очень важный момент, потому что иногда кто-нибудь из Шелковых Валетов замечал мальчонку и рассеянно совал ему пятерку. Потом они стояли у калитки, смотрели на удаляющуюся машину, и отец презрительно плевал ей вслед и говорил, что его опять обманули.

Это была одна из самых больших загадок его детства. Как мог отец считать, что его обманули, он же получал целую пачку денег в обмен на свои скучные картины, все похожие одна на другую, с закатным солнцем, которое, казалось, никогда не зайдет.

Единственный раз события разворачивались по другому сценарию. На этот раз приехали двое, раньше он никогда их не видел. Из разговора, подслушанного им из своего укрытия, он понял, что это новые деловые партнеры отца. Это был важный момент, отцовские картины могли им и не понравиться. После этого он, как всегда, помогал носить картины в машину, на этот раз «додж»… во всяком случае, он тогда научился открывать багажники чуть ли не на любой марке. Новые знакомые пригласили их на ужин, одного из них, помнится, звали Антон, а у другого было какое-то иностранное имя, кажется, польское. Они с отцом пристроились на заднем сиденье. У этих невероятных людей был даже проигрыватель в машине, и они всю дорогу к Луна-парку слушали Йонни Буде. Отец с новыми приятелями зашли в один из ресторанов, а ему выдали горсть монет по одной кроне и отпустили. Был очень теплый весенний день, с пролива дул легкий ветерок. Курт тщательно рассчитал, на что ему хватит денег. Было бы неправильно сберечь эти деньги, думал он тогда, ведь ему дали их на развлечения, именно в этот вечер. Он прокатился на карусели, потом два раза на колесе обозрения – оно поднималось на такую высоту, что виден был Копенгаген. Время от времени он подбегал к ресторану, чтобы убедиться, что отец и те двое еще не ушли. Нет, они, очевидно, расположились надолго, за воротниками у них были салфетки, им то и дело подносили еду и бутылки. Тогда он мечтал, что когда окончит седьмой (или девятый) класс, тоже будет носить шелковые костюмы, разъезжать на сверкающей машине, скупать картины и бросать пачки денег на стол в грязной студии.

Наступил вечер, начал собираться дождь, и он решил еще раз прокатиться на колесе обозрения, но так и не прокатился. Что-то произошло, аттракционы вдруг потеряли для публики всякую привлекательность, все потянулись к ресторану. Он пошел с толпой и увидел зрелище, которое не мог забыть всю жизнь. Потом он думал, что это был некий рубеж, о котором он еще минуту назад даже представления не имел, и это научило его, что жизнь состоит из именно таких рубежей, о существовании которых мы узнаем, только когда оказываемся с ними лицом к лицу. Ему показалось, что вселенная рухнула – толкаясь и пригибаясь, он пролез вперед и увидел, что отец – его отец! – отчаянно дерется с одним из Шелковых Валетов. В потасовке участвовали официанты и какие-то другие, совершенно неизвестно откуда взявшиеся люди. Столик был перевернут, бутылки и стаканы побиты, к отцовскому рукаву прилип кусок бифштекса и золотистые кольца жареного лука, с которых капал соус. Нос у отца был разбит, но он продолжал отчаянно махать кулаками. Все произошло очень быстро, он толкался и бодался, стараясь пробиться к отцу, в панике и ужасе кричал: «Папа! Папа!» Но все кончилось очень быстро, откуда ни возьмись появились здоровенные краснорожие охранники и всю троицу – отца, Антона и поляка – куда-то поволокли. На месте осталась только растоптанная широкополая шляпа. Он попытался побежать за ними, даже схватил отца за рукав, но охранники отпихнули его, и он остался один у входа в парк. Он безутешно заплакал, когда отца затащили в полицейскую машину.

  64  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×