Джорджи Джонс выходит замуж по большой любви, а через три года по...
– И выбрал же себе какую-то ненормальную Матрёну, из-за которой ты разум потерял и людей похищать начал!
Видимо, сама фраза о том, что дед начал похищать людей, ему не понравилась, и он укоризненно покачал головой.
– Ещё скажи, что я не так сказала? – встала в воинственную позу Валентина.
– Я людей не похищал. Это казанцы людей похищают, а я подобным не занимаюсь. Я просто взял уже похищенного француза и из одного дома перевёл в другой. Из комнаты в подвал.
– Только и всего. А ну-ка налей нам с Томой по рюмке своей ядрёной самогонки!
– Это я мигом. – Дед разлил самогонку по рюмкам, протянул одну из них мне, другую Валентине, а третью взял сам. Окинув доброжелательным взглядом француза, он улыбнулся ему и торжественно произнёс:
– За здоровьице. Не болей и передавай привет своему Парижу. Нам с Матрёной, конечно, там уже никогда не побывать, так как у нас ни средств, ни желания нет.
– А почему у тебя, дед, нет желания? – поинтересовалась я, держа в руках полную рюмку. – Что, никогда не мечтал побывать в Париже?
– Фильм есть такой «Увидеть Париж и умереть». Меня это название очень сильно пугает, – тут же объяснил повеселевший Матвей. – А нам с Матрёной ещё пожить хочется. Название у фильма не зря придумали. Это же какой-нибудь умный человек написал. Так что после Парижа и умереть можно. Я, когда про этот город слышу, сразу этот фильм вспоминаю. Ну и пусть я не был в Париже, зато я настоящего француза видел.
– Ты его не просто видел, ты его в подвале держал, – поправила его Валентина.
– Я же и говорю, что я настоящего француза очень близко видел, – выкрутился дедок. – Я сегодня утром к Матрёне ездил, сказал, что скоро у меня будет новый коттедж, что мне его мой хороший друг француз купит, так она надо мной посмеялась. Сказала, что моё нынешнее состояние не что иное, как старческий маразм. Эх, чёрт с ним, с этим коттеджем. И всё-таки не завидую я этим французам.
– Вот и правильно, – рассмеялась Валентина, – французы пусть в своём Париже живут, а ты в своём огороде копайся, капусту выращивай и звёзд с неба не хватай.
– А я и не хватаю. Наши бабы нас больше любят. У нас душа нараспашку. За мужика всё отдадут, а их бабы шибко не раскошелятся.
– Ещё неизвестно, отдала бы Матрёна за тебя что или нет, – заметила Валентина.
– Может, и отдала. Кто её знает? Да только у неё нет ничего.
Выпив рюмку, я подошла к Валентине и поторопила её:
– У тебя на даче мы оставили машину. Вдруг кто приедет. Тебя искать начнёт.
– Никто не приедет.
– Мало ли. Думаю, что твоя дача – это не самое надёжное место, где можно укрыться.
– Конечно, поехали.
Мы с Валей подошли к Жану и помогли ему сесть. Пьяный Жан облокотился на спинку дивана и хрюкнул.
– Ой, да он никакой, – заметила Валентина. – Говорят, французы от запаха спиртного пьянеют, а мы его самогонкой накачали.
– Он слабый, вот и опьянел быстро.
– Они такие же, как мы, и выпивают нормально.
– Да пила я с французами. Я же тебе говорила, что я в Москве с туристической группой из Франции в одной гостинице жила. Слабые они. И в постели слабые. Или мне просто такой попался. Повошкался, повошкался, затем как закричит и упал лапы кверху. Я перепугалась, думала, может, ему плохо. А оказалось, что ему очень даже хорошо. Это у него оргазм наступил. А с чего он наступил, я так и не поняла. Я ведь даже ничего почувствовать не успела. Посмотрела на его крючок и тяжело вздохнула. Карандаш и тот толще. Да он ещё и с обручальным кольцом был. Ты только представь, он же чей-то муж. Я еще тогда подумала, что живу одна, и не надо никого. Если мне сильно приспичит, то я себе хорошего мужика найду и не разочаруюсь. А так каждую ночь такой французский карандаш рядом без толку лежать будет. Что хорошего-то? Лапы поднимет и кричит, как будто он у него надломился. Так его ещё обстирывать надо, кормить, с работы встречать и слушать то, что у него произошло за день. Получается, вроде с мужиком живёшь, а мужика и не чувствуешь. Этот-то хоть не такой?
Валентина кивнула в сторону Жана, чем вогнала меня в краску.
– Валя! Как тебе не стыдно!
– Да я уже сто лет Валя. А почему мне должно быть стыдно? Мы все взрослые люди. Я просто хотела узнать, у всех французов с карандаш или встречается поприличнее.
– Я не отвечаю на подобные вопросы, потому что это слишком интимно.
– Да ладно тебе. В наше время вообще интимных вещей не бывает. Сейчас по телевизору только про это и говорят, а все газеты сексуальными письмами и голыми девицами напичканы.