Том 21. Письма 1888-1889

Однако я исписываю уж 3-й лист. Ночь. Простите, пожалуйста. Поклон всем Вашим.

Я совершенно здоров.

Ваш А. Чехов.

О пьесе никому не говорите.

Киселеву А. С., 20 октября 1888 ^*

508. А. С. КИСЕЛЕВУ

20 октября 1888 г. Москва.

20 окт. Милый Барин!

Всё обстоит благополучно, и дела если не превосходны, то во всяком случае нормальны. Наблюдая Вашего Финика, я всё более прихожу к убеждению, что бабкинский климат с его вечернею сыростью ему вреден. В Москве он чувствует себя великолепно. Ни кашля, ни жара. Остались одни только помещицкие болезни: то пузико болит, то в горле от крика чешется, то под ложечкой ломит. Недавно он перепугал меня ужасно. В один прекрасный вечер приходит он ко мне и желает спокойной ночи. Гляжу на часы: только 8. Спрашиваю: зачем так рано? Уныло молчит и идет к себе наверх. Во втором часу ночи ко мне является мать и с таинственно-испуганной миной заявляет мне, что Сережа сейчас просил пить. Я делаю распоряжение, чтобы утром его не пускали в гимназию. Утром прихожу наверх. Финик лежит под одеялом. Лицо красное, temper. 39°. Неохотно говорит, вял, слаб, жалуется на бессонницу и на головную боль. Мать в ужасе, сестра смотрит на меня громадными глазами…

Тиф? Дифтерит? Экзаменую Финика и мать; оказывается, что вчера был соус из почек. Даю касторки… Вечером мой больной уже изображает следующее: 36,5°, на животе кошка; мышцы живота прыгают и подбрасывают кошку — это называется миной. Утром Финик уже прыгает и вешается всем на шею, как ни в чем не бывало. Является классный наставник Козачков и, полиберальничав со мною, с миром удаляется.

Других ужасов не было.

Не пишет он писем по простой причине: не умеет. Написать письмо для него подвиг. Чтобы писать письма, нужно привыкнуть, а он до сих пор в своих писаниях не был ни разу самостоятелен и, как все первоклассники, не решался идти дальше копирования.

Сейчас ждут в Москве государя ^* . Всех студентов, гимназистов и гимназисток погнали в Кремль. Значит, погнали и Финика, чему я очень рад, хотя и знаю, что он озябнет. Всякие треволнения, усилия и форсированные марши для него полезны: приучают к самостоятельности и полезны для здоровья.

Все мои гости в восторге от Финика. Самое красивое в нем — это его искренность.

Поклоны всем. Спешу.

Ваш А. Чехов.

Лазареву (Грузинскому) А. С., 20 октября 1888 ^*

509. А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)

20 октября 1888 г. Москва.

20 октябрь.

Спасибо Вам, добрейший Александр Семенович, за поздравление. Насколько помню, льстецом я Вас никогда не обзывал ^* и Вас не оспаривал; я говорил Вам только, что и великие писатели бывают подвержены риску исписаться, надоесть, сбиться с панталыку и попасть в тираж. Я лично подвержен этому риску в сильнейшей степени, чего Вы, как умный человек, надеюсь, отрицать не станете. Во-первых, я «счастья баловень безродный» ^* , в литературе я Потемкин, выскочивший из недр «Развлечения» и «Волны» ^* , я мещанин во дворянстве, а такие люди недолго выдерживают, как не выдерживает струна, которую торопятся натянуть. Во-вторых, наибольшему риску сойти с рельсов подвержен тот поезд, который идет ежедневно, без остановок, невзирая ни на погоду, ни на количество топлива…

Конечно, премия — большая штука и не для меня одного. Я счастлив, что указал многим путь к толстым журналам, и теперь не менее счастлив, что по моей милости те же самые многие могут рассчитывать на академические лавры. Всё мною написанное забудется через 5-10 лет; но пути, мною проложенные, будут целы и невредимы — в этом моя единственная заслуга.

Ежов молодец. Он послал уже другой «субботник» ^* .

Ваш «субботник» мне симпатичен, особенно середка, где мать учит девочку.

Напрасно Вы приложили марки.

Ваш «субботник» вручил я Суворину-фису ^* , который пребывает теперь в Москве.

Отчего Вы раздумали подписаться Лазаревым? ^*

Мне Ваши рассказы нравятся; с каждым годом Вы пишете всё лучше и лучше, т. е. талантливее и умнее. Но Вы рискуете опоздать. Надо торопиться. Если Вы не пойдете форсированным маршем, то прозеваете: Ваше место займут другие.

---