Ради Елены

— Альты никуда не годятся, — сказал он, — сопрано кричат, как совы. Теноры воют, как собаки. Остальные зачет. В это же время завтра вечером, пожалуйста.

Хор дружно застонал. Руководитель не обратил на это никакого внимания, заткнул карандаш в пучок черных волос и произнес:

— Но труба превосходна. Спасибо, Миранда. На сегодня все, дамы и господа.

Когда группа начала расходиться, Линли прошел по проходу к Миранде Уэбберли, которая протирала трубу и убирала ее в футляр.

— Ты изменила джазу, Рэнди, — заметил он. Миранда резко подняла голову. Взметнулся хохолок вьющихся рыжих волос.

— Ничуть! — ответила она.

Линли отметил, что Миранда была одета, как обычно, в свободный густо-лиловый спортивный костюм, который, как она надеялась, удлинит ее полноватую коренастую фигуру и сделает темнее ее слишком светлые глаза.

— По-прежнему в обществе любителей джаза?

— Точно. У нас будет концерт в среду вечером в Тринити-Холл. Вы придете?

— Обязательно. Миранда ухмыльнулась:

— Хорошо. — Она захлопнула крышку футляра и поставила его на край скамьи. — Отец звонил. Он сказал, что сегодня вечером притащится кто-нибудь из его людей. Почему вы один?

— Сержант Хейверс улаживает личные дела. Она приедет позже. Думаю, завтра утром.

— Гмм. Ладно. Хотите кофе или что-нибудь еще? Наверное, вы захотите поговорить. Столовая еще открыта. Или мы можем пойти в мою комнату. — Несмотря на невинность последней фразы, Миранда покраснела. — Я имею в виду, если вы захотите поговорить наедине.

Линли улыбнулся:

— В твою комнату.

Миранда надела огромную куртку, бросив через плечо «Спасибо, инспектор», когда Линли помог ей, обернула вокруг шеи шарф и подняла футляр с трубой.

— Отлично. Теперь вперед. Я в Нью-корте. — И направилась к выходу.

Вместо того чтобы пересечь Чэпл-корт и пройти привычным путем между восточным и южным зданиями («Их называют „Берлоги Рэндольфа“, — сообщила Миранда. — По имени архитектора. Ужасные, не правда ли?»), она повела Линли вдоль аркады к северному проходу. Они преодолели несколько ступенек, прошли по коридору, через пожарный выход, по другому коридору, через другой пожарный выход и опять по ступенькам. Все время Миранда болтала.

— Я еще не разобралась в своем отношении к случившемуся с Еленой, — сказала она. Эти слова казались продолжением разговора, который она вела наедине с собой большую часть дня. — Я все время думаю, что должна была бы испытывать ярость, злость или горе, но пока ничего не почувствовала. Только вину за то, что я ничего этого не испытываю, и отвратительное сознание того, что этим будет заниматься папа, конечно, через вас, а это делает меня свидетелем. Как ужасно! Я ведь христианка. Разве я не должна скорбеть о ней? — Миранда не ждала ответа Линли. — Понимаете, главная проблема в том, что я до сих пор не могу поверить, что Елена мертва. Я не видела ее вчера вечером. Не слышала, как она уходила сегодня утром. В этом суть того, как мы жили, поэтому мне все кажется таким обыденным. Возможно, если бы я обнаружила ее или если бы она была убита в своей комнате и наша служительница, убирающая постели, нашла ее и с криком прибежала ко мне, — вроде как в кино, понимаете? — тогда бы я видела, знала и испытывала бы какие-нибудь чувства. Меня беспокоит, что я ничего не чувствую. Неужели я превращаюсь в камень? Неужели мне все равно?

— Вы были близки?

— В этом-то и дело. Нам следовало быть ближе. Надо было постараться. Я знала ее с прошлого года.

— Но она не была твоей подругой? Миранда приостановилась у выхода в Нью-корт. Она наморщила нос.

— Я не занималась бегом, — двусмысленно ответила Миранда и распахнула дверь.

Слева к берегу реки спускалась терраса. Вправо вела тропинка, усыпанная щебнем. Она шла между стеной здания и лужайкой, посреди которой рос огромный красивый каштан. За ним виднелось здание Нью-корта, выстроенное в форме подковы, — три этажа блестящей неоготики с фигурными окнами, тяжелыми железными косяками дверей, зубцами на крыше и остроконечной башенкой.

— Нам туда, — сказала Миранда и повела Линли по тропинке к юго-восточной части здания, из которого они вышли. По стенам вился зимний жасмин. Линли уловил его сладкий аромат за секунду до того, как Миранда открыла дверь, рядом с которой на камне была аккуратно вырезана буква «Л».

Они быстрым шагом поднялись на второй этаж. Комната Миранды была одной из двух спален, расположенных друг против друга в коротком коридоре, где находились еще душ, туалет и комната служителей.