Не было печали

Харри щелкнул зажигалкой:

— А почему мне вам не верить?

— Да верь чему хочешь. Не каждому человеку дана способность любить. Мы — и они, — может, и верят, что могут, но это не так. Они могут выучить жесты, реплики, последовательность шагов — и все. Кое-кто из них даже горазд дурачить нас долгое время. Но меня поражает не то, что они не могут, а то, что не хотят. Зачем напрягаться, чтобы ответить на чувство, им вовсе не знакомое? Ты понимаешь, констебль?

Харри не ответил.

— А может, они просто боятся, — сказала она и повернулась к нему, — боятся посмотреть в зеркало и увидеть в нем карликов.

— О ком вы говорите, фру Албу?

Она снова повернулась лицом к заливу:

— А кто его знает? Может, об Анне Бетсен. Об Арне. О себе самой. Такой, какою стала.

Грегор лизнул Харри руку.

— Я знаю, как убили Анну Бетсен, — сказал Харри. Он смотрел ей в спину, но никакой реакции не заметил. Он зажег сигарету со второй попытки. — Вчера после обеда из криминалистической лаборатории мне передали результаты исследования четырех стаканов с кухонного стола Анны Бетсен. На них и мои отпечатки. Я, очевидно, пил колу. Но никогда в жизни не додумался бы запивать ею вино. А один из винных бокалов оказался чист. И самое интересное, что в стакане из-под колы обнаружены следы гидрохлорида морфина, обычно именуемого морфием. Вам известно, как действуют большие дозы морфия, не так ли, фру Албу?

Она посмотрела на него. А потом медленно покачала головой.

— Неужели? — сказал Харри. — Полный коллапс и потеря памяти с момента приема, сильная рвота и головная боль после возвращения сознания. Иными словами, такие же симптомы, как при глубоком опьянении. И так же, как рогипнол, используется насильниками для усыпления жертвы. А нас изнасиловали. Всех. Не так ли, фру Албу?

Над ними раздался скрежещущий крик чайки.

— Опять вы? — сказала Астрид Монсен, издала короткий нервный смешок и впустила его в квартиру. Они прошли в кухню, и хозяйка сразу засуетилась, стала заваривать чай, поставила на стол торт, купленный в «Кондитерской Хансена», по ее словам, на случай, если кто в гости заглянет. Харри же бормотал какие-то банальности насчет выпавшего вчера снега, сокрушался, что мир сильно не изменился, хотя всем казалось, что он должен рухнуть вместе с башнями Всемирного торгового центра на телеэкранах. И только когда она разлила чай и села, он спросил, как она относилась к Анне. Астрид застыла с открытым ртом.

— Вы ее ненавидели?

В наступившей затем тишине было слышно, как в другой комнате звякнул компьютер.

— Нет, не то слово, — она сжала в руках огромную кружку с зеленым чаем. — Просто она была… другая.

— Какая — другая?

— Ее жизнь. Манера держаться. Она умела быть такой… такой, какой хотела быть.

— А вам это не нравилось?

— Я… не знаю. Нет, наверно, все-таки не нравилось.

— Почему?

Астрид Монсен посмотрела на него долгим взглядом. Улыбка порхала у нее в глазах, словно бабочка.

— Тут не то, что вы думаете, — сказала она. — Я завидовала Анне. Восхищалась ею. Бывали дни, когда я мечтала стать такой, как она. Она была моей противоположностью. И вот я сижу сейчас здесь, а она…

Астрид уставилась взглядом в окно:

— Она одевалась так, будто оставалась обнаженной, и так выходила в мир, эта Анна. Мужчины появлялись и уходили, она знала, что ей их не удержать, и все-таки любила. Она не умела писать маслом, но выставляла свои картины на всеобщее обозрение. Со всеми она разговаривала так, будто имела основание считать, что она им нравится. И со мной тоже. Случались дни, когда мне казалось, что она украла характер, которым по идее должна была обладать я. Но я знала — нам вместе в этом мире места нет, и мне следует дожидаться своей очереди. — Она снова засмеялась нервным смехом. — Но вот она умерла. И тогда обнаружилось, что я ошиблась. Я не могу стать ею. И никто не может стать ею сейчас, — она перевела взгляд на Харри. — Нет, я не ненавидела ее. Я ее любила.

Харри почувствовал, как у него застучало в затылке.

— Вы можете рассказать, что же все-таки произошло в тот вечер, когда вы подобрали меня на лестнице?

На губах у нее загуляла улыбка, точно свет в неисправной люминесцентной лампе, а в глазах заплясали счастливые огоньки. У Харри появилось ощущение, что он был плотиной, которую едва не прорвало.

— Вы были ужасны, — прошептала она, — но не отвратительны.