Остров Сахалин

В церковном отношении Сахалин составляет часть епархии епископа камчатского, курильского и благовещенского.^[153] Епископы неоднократно посещали Сахалин, путешествуя с такою же простотой и претерпевая на пути такие же неудобства и лишения, как обыкновенные священники. В свои приезды, при закладке церквей, освящении различных зданий^[154] и обходе тюрем, они обращались к ссыльным со словами утешения и надежды. О характере их направляющей деятельности можно судить по следующей выдержке из резолюции преосвященного Гурия на одном из актов, хранящихся в корсаковской церкви: «Если не во всех у них (то есть ссыльных) имеются вера и раскаяние, то во всяком случае у многих, что мною лично было усмотрено; не что иное, а именно чувство раскаяния и вера заставляли их горько плакать, когда я поучал их в 1887 и 1888 гг. Назначение тюрьмы, кроме кары за преступления, состоит и в возбуждении нравственно добрых чувств в заключенных, особенно, чтобы они, в такой своей участи, не дошли до совершенного отчаяния». Этот взгляд был присущ и младшим представителям церкви; сахалинские священники всегда держались в стороне от наказания и относились к ссыльным не как к преступникам, а как к людям, и в этом отношении проявляли больше такта и понимания своего долга, чем врачи или агрономы, которые часто вмешивались не в свое дело.

В истории сахалинской церкви до сих пор самое видное место занимает о. Симеон Казанский, или, как по называло население, поп Семен, бывший в семидесятых годах священником анивской или корсаковской церкви. Он работал в те еще «доисторические» времена, когда в Южном Сахалине не было дорог и русское население, особенно военное, было разбросано небольшими группами по всему югу. Почти всё время поп Семен проводил в пустыне, передвигаясь от одной группы к другой на собаках и оленях, а летом по морю на парусной лодке или пешком, через тайгу; он замерзал, заносило его снегом, захватывали по дороге болезни, донимали комары и медведи, опрокидывались на быстрых реках лодки и приходилось купаться в холодной воде; но всё это переносил он с необыкновенною легкостью, пустыню называл любезной и не жаловался, что ему тяжело живется. В личных сношениях с чиновниками и офицерами он держал себя как отличный товарищ, никогда не отказывался от компании и среди веселой беседы умел кстати вставить какой-нибудь церковный текст. О каторжных он судил так: «Для создателя мира мы все равны», и это – в официальной бумаге.^[155] В его время сахалинские церкви были бедно обставлены. Как-то, освящая иконостас в анивской церкви, он так выразился по поводу этой бедности: «У нас нет ни одного колокола, нет богослужебных книг, но для нас важно то, что есть господь на месте сем». Я уже упоминал о нем при описании Поповских Юрт. Слух о нем через солдат и ссыльных прошел по всей Сибири, и поп Семен теперь на Сахалине и далеко кругом – легендарная личность.

В настоящее время на Сахалине четыре приходских церкви: в Александровске, Дуэ, Рыковском и Корсаковске.^[156] Церкви вообще не бедны, священникам полагается жалованья по тысяче рублей в год, в каждом приходе есть хор певчих, поющих по нотам и одетых в парадные кафтаны. Служба бывает только по воскресеньям и большим праздникам; накануне служат всенощную и затем в 9 часов утра обедню; вечерни не бывает. Каких-либо особых обязанностей, обусловленных исключительным составом населения, местные батюшки не несут, и их деятельность так же обычна, как наших сельских священников, то есть заключается только в церковных службах по праздникам, требах и школьных занятиях. О каких-либо собеседованиях, увещеваниях и т. п. мне не приходилось слышать.^[157] В великом посту каторжные говеют; на это дается им три утра. Когда говеют кандальные или живущие в Воеводской и Дуйской тюрьмах, то вокруг церкви стоят часовые, и это, говорят, производит удручающее впечатление. Каторжные чернорабочие обыкновенно в церковь не ходят, так как каждым праздничным днем пользуются для того, чтобы отдохнуть, починиться, сходить по ягоды; к тому же церкви здешние тесны, и как-то само собою установилось, что ходить в церковь могут только одетые в вольное платье, то есть одна так называемая чистая публика. При мне, например, в Александровске всякий раз во время обедни переднюю половину церкви занимали чиновники и их семьи; затем следовал пестрый ряд солдаток, надзирательских жен и женщин свободного состояния с детьми, затем надзиратели и солдаты, и уже позади всех у стены поселенцы, одетые в городское платье, и каторжные писаря. Может ли, если пожелает, каторжный с бритою головой, с одним или двумя тузами на спине, закованный в кандалы или прикованный к тачке, пойти в церковь? Один из священников, которому я задал этот вопрос, ответил мне: «Не знаю».

---

153 Так как Курильские острова отошли к Японии, то епископу правильнее именоваться теперь сахалинским.

154 Об освящении еписк<опом> Мартимианом Крильонского маяка см. «Владивосток», 1883 г., № 28.

155 Оригинален тон его бумаг. Прося у начальства себе на помощь каторжного для исполнения должности причетника, он писал: «Что же касается до того, почему у меня нет штатного причетника, то это объясняется тем, что их в консистории налицо нет, да если бы и были, то при условиях жития-бытия здешнего духовенства псаломщику невозможно существовать. Прежнее миновалось. Скоро, кажется, и мне придется из Корсакова удалиться в мою любезную пустыню и сказать вам: се оставляю дом ваш пуст».

156 В районе Рыковского прихода есть еще церковь в Мало-Тымове, где бывает служба только в храмовой праздник в день Антония Великого, и в районе Корсаковского – три часовни: во Владимировке, Крестах и Галкине-Враском. Все сахалинские церкви и часовни построены на тюремные средства, трудами ссыльных, только одна корсаковская – на средства, пожертвованные командами «Всадника» и «Востока» и военными, жившими в посту.

157 Проф. Владимиров в своем учебнике уголовного права говорит, что каторжникам о переводе их в разряд исправляющихся объявляется с некоторою торжественностью. Вероятно, он имеет в виду 301 ст. «Устава о ссыльных», по которой каторжному о переводе его в названный разряд объявляется в присутствии высшего тюремного начальства и приглашенного к тому духовного лица, которое и проч. Но на практике эта статья неудобоисполнима, так как духовное лицо пришлось бы приглашать каждый день; да и подобного рода торжественность как-то не вяжется с рабочею обстановкой. Также не исполняется на практике закон об освобождении арестантов от работ в праздники, по которому исправляющиеся должны быть чаще освобождаемы, чем испытуемые. Такое деление каждый раз требовало бы много времени и хлопот.

Необычно в деятельности местных священников разве лишь то, что некоторые из них несут миссионерские обязанности. При мне еще на Сахалине находился иеромонах Ираклий, родом бурят, без бороды и усов, из Посольского монастыря, что в Забайкалье; он пробыл на Сахалине 8 лет и в последние годы был священником в Рыковском приходе. По обязанности миссионера он ездил раз или два в год к Ныйскому заливу и по Поронаю крестить, приобщать и венчать инородцев. Им было просвещено до 300 орочей. Конечно, в путешествиях по тайге, да еще зимою, о каких-либо удобствах нельзя было и думать. На ночь о. Ираклий залезал обыкновенно в мешок из бараньей шкуры; в мешке у него были и табак и часы. Спутники его раза два-три в ночь зажигали костер и согревались чаем, а он спал в мешке всю ночь.