Власть без славы

Сначала Реджинальд не поверил – уж слишком фантастичной показалась ему идея ограбления. Но Вайт подробно рассказал, как собирался это осуществить. У него была знакомая – жена одного из кассиров казны. Она пообещала, что выкрадет у мужа ключи, сделает с них копию и передаст Вайту.

Ограбление и измена – разные вещи. Однако выяснилось, что планируемая кража из казны была всего лишь прелюдией к более масштабной операции. Деньги нужны были сэру Генри Дадли для того, чтобы собрать во Франции армию наемников и высадиться на южном побережье Англии.

Этот Дадли был троюродным или четвероюродным братом Нортумберленда, посадившего на трон Джейн Грей. Вообще, все семейство Дадли не вызывало доверия, поэтому когда возникло подозрение против сэра Генри, не я одна встревожилась.

Как же мне не хватало Филипа! Судя по всему, заговорщики метили высоко, а мне не на кого было опереться. По опыту прошлых лет я знала, что меня не подведут верные друзья Рочестер и Джернингэм, и попросила их самих выбрать себе верных помощников для расследования этого сложного дела.

Выяснилось, что посол Франции де Ноайль был прекрасно обо всем осведомлен и регулярно посылал депеши своему королю, на чью помощь заговорщики очень рассчитывали. Одним из руководителей заговора был Джон Трокмортон, родственник Николаса, который в свое время подослал ко мне ювелира, чтобы предупредить о смерти Эдуарда. Таким образом, Николас тоже попадал под подозрение.

Поражал не только размах операции, но и то, что в ней участвовала Франция. В наших руках оказался тщательно продуманный план высадки наемников и схема захвата лондонского Тауэра.

Я чувствовала себя совершенно разбитой. Куда девались моя решимость и стойкость?!

Заговорщиков арестовали, и начались допросы. Они признались, что хотели свергнуть меня и посадить на престол Елизавету, которая должна была выйти замуж за Коуртни.

Я ни минуты не сомневалась, что Елизавета к заговору непричастна. Не настолько она глупа, рассуждала я, чтобы пойти на риск, зная о состоянии моего здоровья – ей было гораздо выгодней дожидаться моей смерти. Я чувствовала, что мой смертный час не за горами. Да и зачем мне было жить? Ради чего? Филип, судя по всему, не вернется. Годы идут, и ребенка у меня уже не будет, хоть я и пыталась иногда убедить себя в обратном.

В ходе расследования выяснилось, что в заговоре участвовал сэр Энтони Кингстон. За ним немедленно послали в Девоншир с приказом прибыть в Лондон и предстать перед судом. По дороге в Лондон он умер – прошел слух, что сэр Энтони покончил жизнь самоубийством.

Кое-кто, не выдержав пыток, назвал сообщников, среди которых оказались люди, близкие к трону. Единственным, кто до конца остался мужественным, был Джон Трокмортон. Даже когда его зверски пытали на дыбе, он сказал только, что умрет, но никого не выдаст.

Допросы и аресты продолжались.

Совет рекомендовал мне вызвать Елизавету в суд для дачи показаний, но я решительно отказалась. Во-первых, я была уверена в ее лояльности, а во-вторых, не хотела, чтобы против нее было возбуждено дело. При этом мною руководили не только родственные чувства, – я боялась, что восстанет народ, который уже успел выразить ей свои симпатии.

Я хотела одного – чтобы меня оставили в покое, наедине со своими горькими мыслями.

* * *

Казни продолжались. Это уже никого не удивляло. И лишь когда на костер шел человек широко известный, смерть мученика эхом отзывалась по всей стране.

Так было с Кранмером.

В свою бытность архиепископом Кентерберийским он сыграл решающую роль в реформах моего отца. Сейчас от него решили избавиться.

Кранмер был человеком умным, образованным, но не отличался мужеством… пока не настал его смертный час. Примирение с Римом было для него катастрофой – ведь не кто иной, как Кранмер, помог Генриху VIII стать Главой церкви.

Я была приятно удивлена, когда он написал декларацию о повиновении новым церковным установлениям. Этого было вполне достаточно, чтобы спасти себе жизнь. Я пообещала помилование всем, кто примет истинную веру. Но что касается Кранмера, то Совет отверг мои доводы в его защиту, сославшись на политическую сторону вопроса, – Кранмер занимал высокое положение и был слишком влиятелен среди еретиков.

И снова я мысленно звала Филипа, хотя в глубине души понимала, что он точно встал бы на сторону Совета.

Кранмер подписал даже не один, а два документа. В первом он признавал Папу Главой церкви, во втором – подтверждал свое беспрекословное подчинение королеве и ее законам, восстановившим примат Рима.