Красная сирена

Тороп обернулся назад, держа в руке пистолет.

Взгляд его не отрывался от зеркала заднего ви­да, наблюдая за дорогой, наполовину скрытой то­полями, похожими на черные тени на небе, зали­том лунным светом.

Алиса села на своем сиденье и взглянула на Хьюго, прежде чем оглянуться.

Пахло кожей. Стояла полная тишина. Минуты текли очень медленно.

6

В этот поздний час неоновый улей здания был по-прежнему полон жизни: стрекотали факсы, щел­кали принтеры, пулеметными очередями стучали машинки, жили своей жизнью компьютеры, бегали по коридорам люди в деловых костюмах, в форме, в джинсовых куртках и плащах. В кабинетах зво­нили телефоны, испытывая нервы всех присутст­вующих. Больше всего это напоминало дворец пре­зидента какой-нибудь южноамериканской страны, в которой только что объявили о введении чрезвы­чайного положения.

Замкнутые сосредоточенные лица. Ни одна плоская шутка не нарушала накаленной до преде­ла обстановки. Даже тот, кто не знал о гибели поли­цейского, физически ощущал серьезность проис­ходящего.

На последнем этаже улья, вдали от шума и гне­ва, в звукоизолированном кабинете, судья Ван дер Хеед, комиссар Хассл и человек из прокуратуры, этакий холодный современный яппи, собрались, чтобы выслушать Аниту.

За окном висела чернильно-черная ночь. На­стольная лампа и галогеновый светильник скупо освещали комнату. Лица троих мужчин казались высеченными из мрамора.

Комиссару Хасслу сообщили о случившемся в восемь вечера, когда он вернулся после совещания с сотрудниками Интерпола в Гааге. Судья вынуж­ден был прервать семейный ужин, а прокурор, ко­торого отыскали на официальном приеме, прислал одного из заместителей. Они приняли инспектора Ван Дайк только через час, обсудив для начала проблему наедине.

Первые полчаса оказались самыми трудными для Аниты: ей пришлось изложить все подробности дела, приведшие к катастрофе. За операцию отве­чала она.

Анита сидела, вытянувшись как струнка, и молча ждала продолжения.

С того места, где сидел комиссар, донеслось мед­вежье бурчание.

– А что мы вообще знаем о Кристенсенах? Голос Хассла звучал не слишком нежно, но Анита понимала: шеф протягивает ей спаситель­ную соломинку. Она мысленно поблагодарила ко­миссара и ринулась в бой.

– Здесь вся информация, которую я смогла со­брать официальным путем, – начала она, доставая из сумки увесистое досье.

Анита привстала и положила кремовую папку на стол перед Хасслом.

Кое-что мы знаем о Йохане Маркенсе, челове­ке из супермаркета, – добавила она. – А на индо­незийца у нас ничего нет.

Она поудобнее устроилась на стуле.

Комиссар начал листать документы. Судья Ван дер Хеед отошел от окна и встал за спиной Хассла, читая исписанные страницы. Молодой прокурор смотрел на ночное небо.

– Обобщите для нас картину, – бросил наконец Хассл, кладя папку на кожаный подлокотник свое­го кресла.

Анита поняла, что получила шанс реабилити­роваться после ужасной осечки, которую она допу­стила после обеда, и комиссар вынужден был уст­роить ей выволочку в присутствии типов из министерства.

Она понимала: комиссар делает все, чтобы она сама оправдалась перед высокими шишками пра­воохранительной системы и доказала свой профес­сионализм.

Инспектор собралась с мыслями и ринулась в бой.

– Итак… Ева Астрид Кристенсен. Тридцать семь лет. Родилась в Цюрихе. Ее отец, Эрик Кристенсен, датчанин, жил в Швейцарии, потом перебрался в Нидерланды, где женился на Бриджит Нолте, доче­ри богатого антверпенского ювелира. Эрик Кристен­сен был бизнесменом с истинно протестантским менталитетом. Преуспел в международной торгов­ле. Два года назад Ева унаследовала большую часть семейного состояния. Она продолжает дело отца и владеет новыми предприятиями, которые сама ос­новала. Полный список прилагается.

Анита перевела дыхание и продолжила:

– Далее, Вильхейм Карлхайнц Брюннер, авст­риец, родился в Вене. Тридцать три года. Единст­венный ребенок в семье, скажем так… не совсем обычной. Мать умерла, когда он был совсем малень­ким. Воспитанием занимался отец, Мартин Брюн­нер. В сорок пятом его осудили за коллаборацио­низм, но в шестидесятые, во время экономического бума в Германии, он быстро разбогател благодаря состоянию жены. Насколько мне известно, в конце восьмидесятых он сошел с ума и сейчас находится в лечебнице в Швейцарии. До встречи с Евой Кристенсен Брюннер успел промотать большую часть экономической империи. Казино, Лазурный Берег, горные лыжи, дорогие гостиницы. Теперь Ева уп­равляет всем, что у него осталось.