Красная сирена

– Я точно не знаю. Я тогда была маленькая. Моя мать подала на развод, а потом что-то произо­шло. Адвокаты. Судебный процесс. Отец проиграл. Год спустя после развода мы виделись в последний раз… Потом мама объяснила, что по документам я теперь не Алиса Барселона Тревис Кристенсен, а просто Алиса Барселона Кристенсен.

Хьюго улыбнулся. Не слишком весело.

– Ты действительно не знаешь почему? Что случилось на самом деле?

Алиса отрицательно покачала головой. Потом как будто решилась и открыла было рот, чтобы от­ветить, но снова передумала и, не говоря ни слова, проглотила следующую крабовую палочку.

Хьюго не упустил ни одного движения ее души.

– Почему ты не можешь ничего мне расска­зать?

Алиса подняла на него глаза, в которых плеска­лась тревога. Мгновение молча смотрела, потом проглотила очередной кусок сурими и уронила:

– Эти штуки из крабов совсем невкусные. Хьюго прикрыл глаза:

– Ладно, как хочешь…

Он доел, одним глотком допил пиво и собрал грязную посуду на один из подносов.

– Ты больше ничего не будешь?

– Нет, я и есть-то не хотела.

– Хорошо, тогда уходим.

Хьюго встал и направился к кассе.

Алиса шла следом, сохраняя дистанцию как минимум в метр.

Следующие двести километров они проехали в молчании. На выезде из Нарбонна произошло не­предвиденное осложнение: столкнулись две маши­ны, и возникла многокилометровая пробка. Хьюго сверился с картой Витали, лихорадочно обдумывая ситуацию. Можно съехать с автострады, ведущей к южной границе на Перпиньян. Добравшись до главной трассы через Центральные Пиренеи, он избе­жит крупного таможенного поста по пути в Барсело­ну. И въедет в Испанию по горным дорогам Страны Басков и Наварры: Памплона, потом Бургос. Оттуда он спустится прямо к Саламанке и попадет в Порту­галию с севера, где его вряд ли ждут. Десять минут спустя Хьюго ехал прямо на запад, в сторону Каркассона, Тулузы и Тарба, там он собирался свернуть к границе. Да, он правильно составил маршрут на день и поэтому мог – во имя сохранения полной тай­ны – увеличить время прохождения маршрута на несколько часов.

Через некоторое время Алиса заерзала на сиденье. Поставив локти на подголовник, она спросила вкрадчивым голосом:

– Вы сердитесь, Хьюго? Он не знал, что отвечать.

– Вы хотели, чтобы я вам все рассказала, там, в закусочной…

Она скорее утверждала, чем спрашивала, но Хьюго решил развеять ее опасения:

– Да нет, не беспокойся, полагаю, у тебя были веские причины…

Он сам, пытаясь объяснить ей, что за ад имеет в виду, тоже не был до конца честен: не назвал ни од­ного имени, ни разу не упомянул Витали и других членов организации, придумал какую-то гумани­тарную организацию, работающую на боснийское правительство, наврал, что отвечает за безопас­ность ее членов, потому и носит оружие. Он смешал достаточно реальных фактов с ложью, чтобы все выглядело вполне правдоподобно. Он ничего не рассказал девочке ни о поставках оружия, ни о бо­ях в Черске и Сараеве, ни о горном селе, в котором они нашли сотни трупов, ни словом не обмолвился об изнасилованных девушках, которых обезглави­ли на их собственных кухнях или в маленьких спальнях на кроватях, загаженных нечистотами. Он не стал расписывать в деталях тот случай, ког­да они с Беширом Ассиневичем, Марко Людовичем и двумя французами, неожиданно осветив фона­рем дверь погреба, увидели распятую девочку со вспоротым животом. Стоило ему вызвать эту кар­тину в памяти, и она часами не выходила у него из головы. Хьюго умолчал и о том, что показали ему боснийские офицеры: десятки маленьких девочек сидели взаперти в школьном зале – похожие на де­шевых кукол с переломанными ногами. Многие бос­нийцы не могли сдержаться – слезы катились из их глаз, опустевших навсегда, навечно…

– Знаешь, это мой отец…

Хьюго не сразу включился. Душа его витала далеко от тела, которое вело черный «БМВ» по французской дороге. В некотором смысле это не было преувеличением: огромная часть его памяти и личности навсегда осталась там, перед той две­рью в жуткий пыльный погреб, набитый мертвыми телами, разрушенными жизнями.

– Твой отец? – хрипло переспросил он.

– Да… это он меня попросил… и я ему обещала… Никому не рассказывать того, что он писал…

Хьюго нахмурился.

Тем хуже – в любом случае через двадцать че­тыре часа Алиса Кристенсен навсегда исчезнет из его жизни. Пусть подавится своими проклятыми секретами!