В Милуоки в стикбол не играют

ОТПУЩЕН К ДЕКАНУ ДАЛЛЕНВАХУ. ОБВИНЕНИЙ НЕ ВЫДВИНУТО

– Но я же говорю вам, – не отставал я, испытывая судьбу, – со мной в камере сидел еще один парень: блондин, длинные волосы, сережка в ухе, двадцать, может, двадцать один год.

– Ну, меня там вчера не было, а этот экран – все, чем я располагаю.

Когда я попросил разрешения встретиться с полицейским, который был на дежурстве, когда задержали меня, парень за пультом ответил:

– Невозможно. Сержант Уик вчера вечером уехал на соревнования по подледному лову на север Онтарио.

Другие полицейские, с которыми я виделся, когда только приехал в город, тоже оказались недосягаемы. Как удобно для всех, кроме меня, подумал я. Я всего-то хотел спросить у своего сокамерника, где он раздобыл «Изотоп». Теперь, похоже, галлюцинации начались у меня. К сожалению, в этой игре мне было уже поздновато жить ретроспективой. Мне морочили голову насчет чего-то отвратительного. Но у данной заморочки была и обратная сторона. Это означало, что в Риверсборо имеются люди, которым есть что скрывать. Может, в число того, что надо скрывать, входил и мой племянник. Настало время вызвать сюда Макклу.

– Спасибо, офицер.

– Это все? – Казалось, он огорчился, что я ухожу.

– Видите этот плоский участок? – показал я на свой лоб. – Я заработал его, когда бился головой об стену. Я усвоил, когда надо остановиться.

Теперь, когда Киры со мной не было, я был готов растерзать портье в «Старой водяной мельнице».

Его не оказалось на месте. Вероятно, уехал на подледный лов. Я забрал оставленные мне сообщения – звонили Макклу и Джефф. Ни один из них не требовал немедленно перезвонить. Взяв в холле местную газету, я поднялся в свой номер, чтобы урвать несколько часов нормального сна. Страсть – это чудесно, но обычно она нарушает привычное чередование сна и бодрствования.

Растянувшись на большом стеганом одеяле, я принялся листать газету. Дошел до фотографии на третьей странице. Она представляла собой увеличенный снимок с водительских прав лыжника, погибшего в Сайклон-Ридже. Звали его Стивен Маркем, безработный механик кресельного подъемника из Платсберга, штат Нью-Йорк. Но мне он был знаком под именем Капитана «ЛСД».

Некая романтика

Макклу приехать согласился. Он полагал, что я двигаюсь вперед. Если то, что из-за тебя погиб человек, можно считать прогрессом, тогда он прав. Мне это движением вперед не казалось. Трудно определить, чем это кажется, когда в тебе шесть банок пива и полбутылки водки. Я не очень умею смягчать боль алкоголем. Думаю, это вообще мало кто умеет. Но есть люди, такие, как Макклу и мой дядя Сол, которые достигают некоего временного катарсиса путем разгула. Даже в тошнотворном похмелье следующего дня они находят недоступное мне странное удовлетворение, некую романтику. Но я искал не романтики.

Я не мог оторвать взгляда от газеты, от бесстрастного лица Стивена Маркема. Я благодарил Бога, что за неимением лучшей альтернативы фотография оказалась не из числа снимков с пронзительным взглядом. Глаза его не были ни всевидящим оком, ни глазами, что пригвождают вас, извивающегося, к стене. Это были глаза, уставшие постоянно держаться начеку в машинном отделении подъемника. Я выпил за Стивена Маркема. Мы составляли ту еще пару, Маркем и я, немой и еще более немой. Немоту недооценивали.

– За Капитана «ЛСД»! Берегись красных меченых атомов.

Его это не тронуло.

В мою дверь постучали. Я заставил себя не слышать и принялся за вторую половину бутылки. Она шла не так легко, как первая. Головная боль уже начала прокрадываться в мои синусовы пазухи, а ужину в моем желудке это не слишком нравилось. Стук становился все громче, настойчивей.

– Дилан! – Голос Киры звучал встревоженно. – Дилан, с тобой все в порядке?

Я не ответил.

– Дилан, пожалуйста, впусти меня. И снова я не ответил.

– Дилан! Прошу тебя. Я слышу, ты там. Что случилось?

– Ты случилась! – гневно упрекнул я. – Убирайся отсюда к чертовой матери!

– Дилан!

– Игры закончились, Кира. Иди поищи каких-нибудь других детей и поиграй с ними во взрослых. – За закрытой дверью я мог быть таким смелым.

– Мне страшно, Дилан.

– Бога ради, – взорвался я, – прекрати называть меня Дилан. Я знаю свое гребаное имя!

– Может, кого-нибудь позвать?

– Нет! Я хочу, чтобы ты шла трахать кого-нибудь своего возраста и оставила меня, к черту, в покое. Ты мне здесь не нужна