Киевские ведьмы. Выстрел в Опере

То, что она окружала, Маша не могла рассмотреть, но по душе неприятно скребанула кошачья лапа.

— А, может, не стоит? — засомневалась она у дверей. — Нехорошо как-то.

— Ну, Маша! — обиженно проныл Красавицкий.

— Ладно, — вздохнула она. — Только помни, заказ буду делать я. Ты не должен говорить ни слова. Иначе все сразу поймут, что ты не отсюда.

— В зоопарке никто ничего не понял!

— Там ты и не говорил, ты геройствовал. Достаточно тебе было сказать «зоопарк»…

— Все равно, — убежденно изрек Мирослав, — заказ должен делать мужчина. И я думаю, официант меня прекрасно поймет. Даже если я скажу ему: «Парень, давай, сделай мне круто!»

— Он спросит, что тебе сделать «круто». Яйцо в крутую или…

— Не спросит! Спорим на поцелуй?

— Нет. — Маша целомудренно надулась. Однако настроение у нее внезапно улучшилось.

Они беспрепятственно прошли через холл, и проследовали в зал ресторана, гордящегося своими дорогими гардинами и изящною мебелью, фарфоровой посудой и столовым серебром, — переполненный людьми по случаю череды зимних празднеств.

«Постоянными посетителями «Европейской» была местная и приезжая знать», — Маша застыла.

Мир привычно махнул рукой официанту и, залихватски подмигнув своей, мгновенно помертвевшей от ожиданья неизбежного конфуза, даме, произнес:

— Так, парень, давай, сделай мне круто? Понял? — и пренебрежительно сунул тому сторублевку.

— Сию минуту-с, ваше сиятельство! — истерично взвизгнул лакей, хотя ничего сиятельно-княжеского в Мире не наблюдалось.

Впрочем, за сторублевые чаевые, на которые можно было купить …, Мир мог бы претендовать и на «ваше высочество».

— Не извольте беспокоиться! Все будет в наилучшем виде. Устроим вас преотличнейшим образом. Пожалуйте за тот столик, если вашей милости будет благоугодно. Просим. Очень просим! Изумительнейший по красоте бельведер.

Стол стоял в некотором отдалении от других и явно слыл лучшим. Видимо, язык денег люди понимали во все времена, в независимости от степени косноязычья тех, кто их тратил.

— Да за «катеньку», он бы понял тебя и на языке тумбо-юмбо, — весело возмутилась Маша, умостившись за стол, с бельведером. — В «Европейской» обед из пяти блюд по таблоиду «без излишеств» стоил… То есть, стоит сейчас рубль. Один рубль! А ты ему сто дал на чай! С ума сойти можно!

— Верно, — согласился Мир Красавицкий, — сто рублей в 1894, как сто долларов в 1994 — означают: все должно быть на высшем уровне.

— Ты меня обманул!

— Отнюдь. Я доказал тебе, что мог бы прекрасно жить здесь.

— Тебя б все равно считали странным.

— А я б им сказал, что я из Америки!

— Тогда да, — улыбнулась Маша, и нежданно словила на странности себя.

В ее душе снова царил мир и покой, — и виноват в этом был Мир.

Рядом с ним, она чувствовала себя защищенной. Он обнимал ее заботой. Заражал азартом к разгадке,— понимал ее, выбитую из колеи, лучше, чем она сама.

Он заставлял ее улыбаться!

— К слову, что такое бельведер? Звучит неприлично, что-то среднее между биде и бюстгальтером, — выдал ее кавалер.

— Прекрасный вид, — Маша качнула подбородком в сторону окна, у которого поместил их официант. — Хотя, вообще-то, обычно так называется место на возвышенности, с которой открывается чудный вид …

— А ты никогда не задумывалась о том, чтобы остаться жить здесь? — спросил он вдруг, странным образом озвучив ее потаенные мысли.

Маша опустила взгляд в заоконье — в изумительнейший по красоте belvedere на заснеженную Царскую площадь, бездействующий зимний фонтан «Иван», белую гору Царского сада, виноватый или ни в чем невиновный трамвай. Но трамвай не портил сказки.

«Человек погиб…

Я должна это знать?»

«Святки… Рождество. Новый год. Потом Богоявленье».

— Все время, — страстно призналась она Красавицкому. — Я думаю об этом все время, что я здесь.

— Не хочется обратно, да?

— Да.

— И мне тоже не хочется, — сказал Мир. — Мне нравится тут. Всего час, а я уже стал героем.

— И я… В смысле, я здесь совсем не такая, как там. Словно тут, я такая, как надо.

— Ну, так что, остаемся?

— Ты серьезно? — Маша ощупала Мира глазами.

— А почему нет? — дернул плечом тот. — Сама подумай, кто я такой там? Убийца. Сатанист. Кто там ты? Послезавтра ты можешь перестать быть Киевицей. Или, того хуже, погибнешь во время поединка…