Киевские ведьмы. Выстрел в Опере

Демон знал, где пятилетняя Анна спрятала Лиру.

Демон ждал, когда она вернется за ней.

Прочее пока представлялось загадкой, а вопрос «Можно ли просто расспросить его обо всем?» — безответным.

«В любом случае, — рассудила она, — Демоном его зовут только люди. Он не искушает — он контролирует Равновесие со своей стороны. Врубелю он даже пытался помочь… Но кто это с ним?»

Она снова взглянула на друга Киевицкого-Прошлого — мальчика, светловолосого, голубоглазого.

Подумала: «Глаза у него точно такого же цвета, как камень в перстне Демона…. Откуда ж я его знаю?»

Черты его подросткового лица, — некрасивого, но отчего-то столь притягательного для Маши, были весьма характерными, выписанными крупными запоминающимися мазками.

«А по возрасту он такой же, как Анна… Нет, младше, младше. Но — он другой. Кто он?»

— Анечка, вы не против компании? — не оборачиваясь, поинтересовалась она, не сводя глаз с любопытного юноши.

Любопытство, неудовлетворенное, собственно, и перевесило чашу весов:

«Почему бы и не прогуляться всем вместе?»

— Как вам будет угодно, — откликнулась Анна без охоты.

— Так, прикажете вызволить вашу шляпку из плена? — улыбнулся ей юноша.

Ему шла улыбка.

Он сделал шаг к «шляпному» дереву.

— Буду вам признательна, — суховато поблагодарила его Анна Горенко.

Он был младше ее и неинтересен ей — взрослой.

— Позвольте представить вам, Анна, — господин Киевицкий! — провозгласила Мария Владимировна. — Личность, уж поверьте мне, необыкновенная. А это мой друг — Анна Горенко.

Гимназистка церемонно качнула носом с потенциальной горбинкой.

И сразу же стала высокомерной, — настолько, что Маша сразу же вспомнила: учась в Киеве, приживалка Вакаров держалась в гимназии, как королева, не только с девочками из богатых семей, — с преподавательницами, осмелившимися сделать ей замечание!

— А я, в свою очередь, — подхватил Киевицкий, — хочу представить вам моего юного друга…

С похвальною ловкостью юный друг вскарабкался на высокое дерево и вызволил летательный головной убор из ветвей.

— Не смотрите на молодость, я пророчу ему блестящее будущее.

В тот же миг, «блистательный в будущим» гимназист бесстрашно спрыгнул с ветки на землю, представ пред отшатнувшейся Машей.

— Не взыщите, он питает некоторую склонность к театральным эффектам, — любовно пожурил его Демон, с видом горделивого папеньки. — Прошу любить и жаловать, Михаил Булгаков…

«Бул…гаков!!!»

«Рать», оказавшаяся подлою дезертиршею, в одночасье покинула Машу. Выветрилась из головы.

А голова представилась Маше расстроенным пианино, по клавишам которого колотят чьи-то интенсивные пальцы, не извлекая, однако, ни звука — только раздражающе-глухой деревянный стук.

Так и ее перенапряженные мозги не могли извлечь ни единой мысли.

Пред нею стоял Миша Булгаков — и он был мальчишкой…

Младше ее!

Еще младше Ахматовой!

Вот только Михал Афанасьевич Булгаков для Марии Владимировны Ковалевой Ахматовой не был.

Кабы студентка-историчка участвовала в конкурсе знатоков биографии М. А. Булгакова, она бы наверняка заняла, коли не первое, то, минимум, второе почетное место.

Историческая Машина память и без того благоволящая к столь ненавистным иными точным датам, в отдельных случаях могла дать фору любому компьютеру. Случалось же это тогда, когда ее обладательница влюблялась в какой-нибудь период истории или отдельного взятого деятеля…

Булгаков же был для Маши случаем не просто, а совершенно отдельным! Не зря лишь один из тысячи тысяч ключей в шкафу круглой Башни удостоился чести хранится на груди одной из трех Киевиц — ключ от дома на Андреевском спуске, 13. Не зря книга «Мастер и Маргарита» была у Маши настольной, выученной почти наизусть! Не зря, все и вся, виденное ею вокруг, немедленно сопоставлялось с тем или иным фактом булгаковской жизни, его фразой иль убеждением…

И чтобы вам, мой любимый читатель, стала понятна вся глубина провала, в который угодила моя бедная Маша, я скажу: земля разверзлась у нее под ногами, и она пролетела ее насквозь — туда и обратно! — и вновь оказалась на том же месте.

Безумно-блуждающим взором Ковалева ощупала окружившую ее Владимирскую горку.

«Булгаков считал ее «лучшим местом в мире»!»

Скользнула по крестам Златоверхо-Михайловского, построенного в честь архангела-воина.