Богиня зеленой комнаты

Неожиданно мистер Беттесворт умер, но перед смертью он успел сделать завещание, по которому Фанни получила небольшую сумму денег с условием — носить его имя. Так Фанни стала Фанни Беттесворт, что положило начало слухам о том, что она вовсе не дочь Дэйли, а Уильяма Беттесворта. Другая сплетня утверждала, что Дороти до встречи с Ричардом Фордом имела двух незаконных дочерей — одну от Дэйли, вторую — от Беттесворта. Все это было крайне неприятно тем более что и пресса не преминула подлить масла в огонь.

Во всем этой было только одно хорошее — Дороти могла пока не волноваться о приданом, но она очень хотела, чтобы дочери вышли замуж. Так же, как в ее мать, она стала одержима этой идеей. Она чувствовала, что только замужество могло обеспечить стабильную жизнь и защитить от случайностей. А были еще Доди и Люси, о которых тоже следовало позаботиться.

Театральный мир был взволнован неожиданным появлением молодого человека, который после непродолжительной работы в провинции объявился в Лондоне в качестве исполнителя многих трагических ролей. Его считали гением, и публика ломилась на его спектакли.

Дороти впервые увидела юношу, когда отец привел его к ней в гардеробную. Она сразу же была очарована его привлекательной внешностью и хорошими манерами, он был почти мальчик, ему было всего тринадцать-четырнадцать лет. Он воспринимал свой успех с некоторым безразличием, и, казалось, его совершенно не волновал тот шум, который поднялся вокруг него. Его полное имя было Уильям Генри Вест Бетти, но все его знали под именем мастер Бетти, юный Росций, и по популярности он превосходил всех актеров и актрис.

Казалось, что все театралы не видят никого, кроме него. Когда он начал исполнять в шекспировском репертуаре те роли, которые до него играл Кембл, последний пришел в ярость. Никто не хотел ходить на Кембла, все предпочитали видеть в этих ролях мастера Бетти.

Когда Кембл попытался однажды прочитать пролог, его прогнали со сцены криками «Мы хотим Бетти». Кембл вынужден был уйти из театра, сославшись на нездоровье, чувство собственного достоинства не позволяло ему соперничать с мальчишкой. Положение Сары Сиддонс тоже пошатнулось; «хорошенькое дело, — ворчала она, — приходит мальчишка, и забываются все заслуги».

Дороти была единственной из ведущих актрис, которая не пострадала: мастер Бетти не интересовался комедией. Он мог потрясти всех Гамлетом, но не мог сыграть ни Пегги, ни Нелл, а публика продолжала любить этих героинь.

Когда Бетти играл, перед театром собирались толпы людей, желающих попасть в театр. Внутри творилось что-то невообразимое: люди приходили с билетами в ложу и обнаруживали, что их места заняты теми, кто купил более дешевые билеты, в итоге зрители сидели всюду, где им удавалось найти свободное место.

Никто так не радовался, как Шеридан: его восторг был связан прежде всего с тем, что Бетти спас его от разорения. За тот месяц, что мальчик проработал в Друри-Лейн, он принес театру более семнадцати тысяч фунтов.

Публика была без ума от Бетти и приветствовала аплодисментами все, что он делал на сцене. Его дела вел отец, который запрашивал более высокое жалование, чем театр готов был предложить. В Лондоне не было второго такого актера, который бы так привлекал зрителей, как этот мальчик.

Уильям, посмотрев его игру, пришел в такой же восторг, как и все остальные. Дороти, которая сидела рядом с ним в его ложе, воспринимала Бетти значительно спокойнее. Бесспорно, он играет очень темпераментно, он действительно живет на сцене, но от ее профессионального взгляда не ускользнула фальшь, и она не была уверена; что он будет столь же привлекателен для зрителей, когда вырастет. Именно молодость превращала его игру в феномен. Он не мог сыграть Гамлета, как Кембл, его трагедии не были похожи на трагедии Сары Сиддонс. Публика боготворила молодость и восторгалась способностью такого юного человека играть так, как играл он, а Дороти не отрицала, что играл он прекрасно.

Уильям считал мальчика гениальным, и Дороти, боясь обвинений в примитивной актерской зависти, не возражала. Уильям послал за ним и принял в Зеленой Комнате, после чего пригласил в Сент-Джеймский дворец. «Такого гения нельзя держать в тени», — сказал он Шеридану, который ответил на это насмешливой улыбкой. «Воистину, Кларенс — старый дурак, — думал он. — Он считает, что его слово что-то значит в мире театра только потому, что он столько лет живет с актрисой. Он заблуждается, как все. Пусть. Чем больше восторгов по поводу юного Бетти, тем лучше для Друри-Лейн». Сам Шеридан не имел никаких иллюзий ни по какому поводу — он утратил их лет двадцать назад. Он прекрасно понимал, что единственное преимущество Бетти перед другими, более талантливыми актерами — молодость, желанный и преходящий дар.