В неверном свете

Она дышала все глубже, и каждый вздох оканчивался тихим стоном, призывом, совсем еще робким. Тойер ощутил прилив силы и потянулся пальцами к своему ремню.

— Давай немножко отложим, — шепнула Хорнунг.

Озадаченный и немного обиженный сыщик открыл глаза:

— Я что, должен побриться?

Хорнунг погладила его колючую щеку:

— Если уж я к чему-то и привыкла у тебя, так это к твоей щетине. Нет, я просто подумала, что пришло время объяснить тебе свою идею насчет Тернера.

Тойер был вынужден признать, что такой прагматичный подход типичен для нее. С другой стороны, на то, что он хотел сделать, тоже не ушло бы много времени… Однако его подружка, детектив Хорнунг, уже возилась в кухонной нише. Он перевернулся на спину и тупо уставился в потолок.

Уже несколько лет он видел иногда маленькие жгутики, проплывавшие по полю зрения; нормальное возрастное явление в стекловидном теле, как объяснил ему глазной врач, и Тойер уже привык к этому. Теперь же он видел лишь студенистое пятно, колыхавшееся вверху справа словно маленький, чуть подрагивавший вопросительный знак. Но это была лишь клякса ткани, отслоившейся в его стареющем глазном яблоке. Да, организм постепенно сдает. Он вздохнул, проникновенно и почти спокойна.

— Вот! — крикнула Хорнунг.

Она стояла на коленях под кухонным столом, и слегка возбужденный полицейский едва не вывихнул шейный позвонок, когда увидел, как основательно он может изучить при такой позе ее зад. Но вот она вылезла из-под стола и торжествующе помахала чуть пожелтевшим номером «Рейн-Неккар-Цайтунг».

— Хоть я и ругаю себя, что накапливаю столько макулатуры, но, как видишь, иногда это полезно. Гляди… — Она открыла местные новости и сунула газету под нос Тойеру.

СТУДЕНТ ОБНАРУЖИЛ НЕИЗВЕСТНУЮ

АКВАРЕЛЬ УИЛЬЯМА ТЕРНЕРА.

Сенсация, таившаяся на чердаке

Даниэль Зундерманн весело смеется — еще бы! У студента, который удачно сочетает занятия спортом и изучение истории искусства, двойной повод радоваться.

Сначала он получил в наследство дом на Бусемергассе, принадлежавший его дяде. Потом при расчистке чердака в его руки попало настоящее сокровище: неизвестная до сей поры картина великого английского художника Уильяма Тернера, чей знаменитый «Вид Гейдельберга» выставлен на аукционе Сотбис.

«В этом доме в XIX веке помещалась гостиница, — сообщил нашей газете симпатичный молодой человек — Не исключено, что в ней останавливался и Тернер».

В подлинности картины он убежден, ведь как-никак и сам знаком с историей живописи, но работу он, разумеется, покажет как можно скорей признанным экспертам, сначала из местного института, затем, возможно, специалистам по Тернеру из галереи Тейт в Лондоне.

На вопрос, когда общественность Гейдельберга сможет посмотреть бесценную находку, молодой человек ответил с симпатичной откровенностью, что в настоящий момент собственный финансовый интерес для него важней всего. «Я полный сирота, у меня много долгов за обучение, мой новый дом нуждается в основательной санации».

Зундермййн живет в Мангейме. Но он не исключает переезда на Бусемергассе, когда (28)- Соломенные пящая красавица (28)«История с картиной» останется позади.

На фотографии смазливый парень в модной кепке гордо держал в поднятых руках картину.

— Тернер, — сказал Тойер. Именно это слово смутно мелькало утром в его мозгу. — Ага. Я знаю только группу «Бахман-Тернер Овердрайв», были такие музыканты. Ведь я ничегошеньки никогда не учил. — Иногда ко всему прочему он обнаруживал, что мало образован.

— Тогда я проведу интенсивный курс, господин комиссар. — Хорнунг, довольная, как никогда, подскочила в гольфах к книжной полке и вытащила снизу большой альбом.

Снова под тканью обозначились интимные формы, и Тойер мысленно обругал себя величайшим болваном, который взвешивал, не оборвать ли отношения с обладательницей такой задницы. На всякий случай он перевернулся на живот. И потом еще ее голая спина с полоской черного бюстгальтера, обрамленная красным платьем — комиссар нетерпеливо поерзал на ковре.

Хорнунг легла рядом с ним:

— Да, «Тернер в Германии», пару лет назад в Мангейме прошла такая выставка.

Они вместе листали альбом. Хорнунг кое-что объясняла, сыщик не совсем понимал, но чувствовал, что картины его как-то странно трогают так, словно он нашел в них союзников. Размытая игра света и теней, краски и линии то вонзались друг в друга, то накладывались, как осенняя листва. И все вместе создавало ландшафт: Гейдельберг с радугой, Гейдельберг на закате солнца. И вид не вообще, а при взгляде в ту самую секунду. Каждая картина была тем, что видел только художник, и свидетельствовала о его мужестве — показать все именно так. По крайней мере, так показалось сыщику.