В неверном свете

Они шли мимо сумрачных старых корпусов Ландфридгеленде.

— Прежде тут была табачная фабрика, — пробурчал Хафнер. — А теперь диско, пиво за бешеные деньги.

…Всякая скотина ездит на велосипеде. Команда «Телеком»…

Тойер остановился:

— Бэби Хюбнер. Это он. Он был тогда в «Круассане». «Тогда я им сказал не все…»

И вот опять на комиссара вопросительно смотрели несколько человек. Он пояснил ход своих мыслей и напомнил про записи Лейдига о том, что есть некий человек из джазистов, называет себя Бэби Хюбнер и носит телекомовскую велосипедную кепку, а еще рассказал о том, что мимоходом подслушал, когда сидел с Хорнунг возле «Круассана». Сколько недель назад это было?

— Сегодня в полдень, — напомнила ему подружка.

— Верно, — подтвердил Тойер. — Значит, того типа надо еще раз встряхнуть…

— Чао! — крикнул Хафнер и рысью припустил к Старому городу.

— Но не сейчас! — вдогонку крикнул Тойер. — Мы слишком торопимся!

• Не знав при жизни доли божественной,
• Душа покоя в Орке не ведает,
• Но если я святыне сердца —
• Песне придам совершенство, будешь
• Ты мне желанно, царство безмолвия!

6 января 2001 г.

Мой мастер, снова я читаю стихотворение Гёльдерлина, на этот раз его вторую строфу. Божественного права у меня нет, но я подумала, что получила божественный подарок. Ну и что? Что из этого? Или я сделала что-то неправильно? Ты стал другим, тебе это доставляет больше удовольствия? Сегодня день Богоявления, Трех Королей — ты мой король? Ты все еще мой король?

Когда я была маленькая, мы праздновали этот день; непременно пекли плетенку, а в один кусочек прятали монетку. Тот, кто ее находил, становился на тот день королем и распоряжался, кому и чем в семье заниматься, во всяком случае, я понимала это так. Я волновалась сильней, чем на Рождество, мечтала когда-нибудь получить эту монетку и стать королевой. Но годы шли, а я никогда не находила монетку. Когда мы в последний раз совершали тот ритуал — тогда я уже была совсем взрослой, — мне выпало долгожданное счастье, но так, как у меня это всегда происходит. Я слишком жадно вонзила зубы в пирог — и сломала зуб. Кровь закапала на тарелку, я смотрела на нее. Старший брат отпустил свою обычную шутку, как всегда. Я рассказывала, что у меня есть брат? Что же ты тогда обо мне знаешь? Что мы знаем друг о друге?

Теперь, когда ты создал меня, когда ты передал мне то, что вытекло из меня с кровью в тот день Богоявления, все это нарастает во мне, словно второе существо.

Я еще тебя не слишком утомила? Ты ведь больше того, чем хочешь быть в нашей среде и чем, пожалуй, никогда не станешь. Мы, специалисты, считаем звезды, не более того. Ты, напротив, сам звезда, ярчайшая из всех. Священная, которая лежит у меня на сердце и должна летать у тебя… Ты сжигаешь меня, и я хочу, чтобы так было.

Я таю в твоей ладони.

10

С тех пор Хафнер с удовольствием рассказывал об этом. Как раз в тот момент, когда он стратегически продуманно расположился на Университетской площади — так, чтобы видеть одновременно и Главную улицу, — в верхнем секторе его поля зрения промелькнула телекомовская кепка, пересекавшая периферию светового ореола уличного фонаря. Он положил деньги на столик и вышел из пивной.

— Бэби Хюбнер?

Джазмен обернулся:

— Легавый! Все шныряешь? Ты, лидер кожаный, не заплатил за пиво в «Круассане», так что лучше там не показывайся!

Хафнер приблизился к самодовольному представителю богемы и произвел его временное задержание.

Они лежали в постели у Тойера. Хозяин с трудом заставлял себя наслаждаться утратой одиночества. Он лежал на спине, слушал, как внизу, на Мёнххофплац, в неположенное время кто-то разбил бутылку, и отвечал на ласки Хорнунг в той мере, какую считал достаточной.

— Чем тебя так зацепило это дело? — тихо спросила его подружка.

Как ни странно, вопрос застиг его врасплох.

— Сам не знаю точно. Зельтманн хочет сделать из меня идиота, и я не хочу с этим мириться. Теперь же еще и свет на картине Тернера. Но прежде всего утопленник.

Хорнунг вздохнула.

— Он был карликом, — шептал комиссар в ночь. — У карликов маленькие планы, и пользуются они иными тропами, чем верзилы. Карлик скорей пробежит между двумя дождевыми каплями, чем раскроет большой зонтик. Таким был Вилли, маленький человечек, боявшийся плохой погоды.