В неверном свете

Ильдирим купалась в любви ребенка и казалась сама себе отвратительной эгоисткой.

— Я с раннего утра была на работе, — сообщила она, — поэтому и уйти смогла раньше… Я плохо спала ночь… — Ей не хотелось рассказывать про тот пронзительный внутренний голос, который твердил ей всю ночь, что она совсем одинока.

Бабетта оделась.

— Ты можешь еще побыть у меня, — беспомощно сказала турчанка. Она даже не успела снять пальто.

Бабетта покачала головой:

— Сейчас я позвоню в управление по делам молодежи. Расскажу, какая я несчастная дочь. Тогда они опять позволят мне жить у тебя.

Ильдирим не нашлась, что сказать. Впервые она почувствовала силу, исходившую от Бабетты.

У двери девчушка еще раз обернулась:

— Теперь можешь дрочиться опять, — хихикнула и исчезла.

Ильдирим прижала ладони к ушам. Звук сделался тише.

Тут позвонил Тойер.

Комиссара, в свою очередь, опять спугнул телефон — Хафнер.

— Я думал, вы давно на службе!

— Пока еще нет, — ядовито возразил Тойер.

— Мы все на точках, уже давно…

— У тебя есть что-нибудь, Хафнер? Или опять ничего?

Кое- что было. Выслушав информацию, Тойер поехал с головокружительной скоростью сорок километров в час в «Гейдельберг-Центр», где ждали его ребята.

— Письмо, которое Хафнер вытащил из почтового ящика Зундерманна, отправила Обердорф. У студента с ней явно что-то было, я не ошибся. — Такая фраза в собственных устах немного смутила Тойера. Он еще раз посмотрел на аккуратно исписанный листок. «О, если бы мне еще хоть раз почувствовать строгость твоих нежных рук. Строгость взыскательного мастера, несущего форму и жизнь неодушевленной глине. Еще лишь раз: быть в твоей руке». Он с омерзением потряс головой и крикнул: — Где же застряла Ильдирим? Представители прокуратуры должны хоть раз посмотреть, в каком дерьме нам приходится копаться. Может, хотя бы тогда они перестанут бубнить нам про законы! — Впрочем, он взял себя в руки и продолжил уже спокойно. — Я не был уверен. Думал, что он, говоря о превращении профессорши в свинью, намекал на то, что провел ее с фальшивой картиной. Я думал, что он просто неточно выразился — не в свинью, а, скажем, в ослицу. Но мальчишка все имел в виду в буквальном смысле. Мальчишки всегда выражаются буквально.

— Что будем теперь делать? — спросил Лейдиг. — У нас достаточно доказательств, что Вилли написал поддельную картину для Зундерманна. Мы знаем, что возник треугольник. У профессорши Обердорф имелся мотив для убийства Вилли. Лондонцы забрали назад свое заключение о подлинности. Кусочки пазла подходят друг к другу…

Тойера пробил пот, когда он вспомнил пресс-конференцию и слова обер-прокурора о рассыпанном паззле.

— Придется подождать, пока полиция Хейльбронна не закончит с домом Вилли; тогда, возможно, нам удастся действовать более целенаправленно. Не думаю, что Вилли уничтожил свой дневник, ведь он никак не ожидал, что погибнет…

В дверь постучали. Вошла Ильдирим:

— Вы получите людей. Вернц созвонился с Зельтманном. С завтрашнего утра за обоими домами установят наружное наблюдение и будут прослушиваться телефонные разговоры. Есть что-нибудь новое?

Тойер приложил все силы, чтобы точно изложить ситуацию. Ильдирим удержалась и ничего не сказала по поводу действий Хафнера, мало согласующихся с буквой закона.

— Больше не было ничего примечательного? Или было? — поинтересовался старший гаупткомиссар.

Хафнер с размаху ударил себя по лбу:

— Проклятье, было же! Было! Вот я выудил это свинское письмо, а вскоре пришла тетка, по-видимому, родом откуда-нибудь с Балканского полуострова, и позвонила Зундерхеру. Его уборщица, я сразу сообразил. Снял ее биографические данные. Она живет в доме для иммигрантов, ожидающих получения вида на жительство… — Он гордо оглядел собравшихся.

— И что с того? — спросил Штерн.

— Скорей всего это означает, что она убирает у него нелегально! — Хафнер явно не мог взять в толк, почему всем так безразлично его сообщение.

Тойер поднял глаза к потолку:

— Этот вопрос, коллега Хафнер, мы пока отложим. Сейчас у нас другие проблемы. — Он повернулся к Ильдирим. — Значит, с завтрашнего дня от нас уже ничего не ускользнет. Надо продержаться нынешнюю ночь.

Тут распахнулась дверь, и все, еще до появления шефа, ощутили неприятный холодок.

— Господин Зельтманн, — простонал Тойер, — мне что, все с начала рассказывать?