Мистик-ривер

— Да. Или как все эти шерифы, ну, ты понимаешь, — Джеймс Арнис и прочие. Вот это мужчины! И — постоянно!

Вэл кивнул и отпил пива.

— Один парень в тюрьме мне вот что сказал: «Счастье — это только отдельные минуты, пришло и ушло, до следующего раза». А следующий раз когда еще будет! Может, через много лет. А вот горе... — Вэл подмигнул. — Это вещь прочная. Если уж пришло — не уйдет... — Он раздавил окурок. — Нравился мне тот парень. Крутые вещи говорил. Я еще виски выпью, а ты? — Вэл встал.

Дейв покачал головой:

— Да я еще эту не прикончил.

— Да брось ты... Чего теряться-то?

Дейв взглянул в его морщившееся улыбкой лицо и сказал:

— Ладно. Выпью.

— Вот молодец! — Вэл хлопнул его по плечу и направился к стойке.

Дейв глядел, как он стоит там, ждет своей очереди, болтает с одним из портовых рабочих, и думал, что здешние завсегдатаи знают, что такое быть мужчиной — не ведать сомнений, не мучиться, прав или не прав. Таких ничто не смутит в этом мире — ни окружение, ни то, чего оно ждет от тебя.

Да, это и есть страх, догадался он. Страх этот вечно был с ним, а в них вот страха не было. Страх поселился в нем с давних лет, прочный, как горе, о котором говорил Вэлу тот парень в тюрьме. Страх отыскал лазейку в душу Дейва и угнездился там, и с тех пор он вечно боится, что поступит не так, как надо, что все испортит, что поведет себя глупо; боялся, что не сможет стать хорошим мужем, хорошим отцом, как подобает настоящему мужчине. Страх жил в нем так давно, что, кажется, он даже не помнит, каково это — не чувствовать страха.

Проехала машина, и отблеск ее фар скользнул по входной двери, сменившись ярким светом прямо в лицо Дейву, когда дверь распахнулась, и Дейв, заморгав от яркого света, различил лишь силуэт входившего мужчины. Мужчина, видимо, был массивным, и одет он был в подобие кожаной куртки. Он казался немного похожим на Джимми, но крупнее и шире в плечах.

Но это и вправду был Джимми. Дейв понял это, едва закрылась дверь и зрение его начало проясняться — Джимми в черной кожаной куртке поверх темного свитера и брюк цвета хаки. Кивнув Дейву, он подошел к стойке, туда, где стоял Вэл. Он шепнул что-то Вэлу на ухо, и тот оглянулся через плечо на Дейва и что-то сказал Джимми.

Дейв начал чувствовать дурноту. Вот она — выпивка на пустой желудок, наверняка это она сказывается. А еще что-то беспокоило его в Джимми, в том, как он кивнул ему — с рассеянным и в то же время решительным видом. И почему это, черт возьми, он как будто разбух, прибавил эдак фунтов десять со вчерашнего дня? И что он делает здесь, в Челси, вечером, накануне похорон дочери?

Джимми подошел к их столику и опустился на место Вэла напротив Дейва. Он сказал:

— Как жизнь?

— Набрался немного, — откровенно признал Дейв. — А ты что, потолстел?

Джимми улыбнулся непонятной улыбкой:

— Нет.

— А кажется, что ты стал больше.

Джимми пожал плечами.

— Как это тебя сюда занесло? — спросил Дейв.

— Я сюда часто наведываюсь. Мы с Вэлом знаем Хьюи много лет. Так сказать, старинное знакомство. А что же ты не пьешь, Дейв?

Дейв поднял стакан.

— Да я уж и так принял достаточно.

— Ну и что плохого? — сказал Джимми, и Дейв увидел в руках у Джимми стакан. Джимми поднял стакан и чокнулся с Дейвом.

— За наших детей, — сказал Джимми.

— За наших детей, — еле выговорил Дейв, чувствуя себя к этому времени уже сильно не в порядке — он уплывал куда-то прочь от этого дня, во мрак и бред, где лица словно надвигались на тебя, а голоса звучали глухо, как со дна колодца.

Дейв опрокинул в себя стакан, сморщился, как от ожога, и тут в кабинку вошел Вэл, уселся рядом с ним и стал пить пиво прямо из графина.

— Мне всегда нравилось здесь.

— Хороший бар, — подтвердил Джимми. — Никто тебе не мешает.

— Это важно, — сказал Вэл. — Никто не мешает, не лезет в твою жизнь, не гадит ни тебе, ни твоим близким и друзьям. Верно, Дейв?

— Очень даже верно, — сказал Дейв.

— Вот забавный парень, — сказал Вэл. — Уморил.

— Да? — сказал Джимми.

— Еще бы, — заметил Вэл и сжал плечо Дейва. — Дейв — мужчина что надо!

* * *

Селеста примостилась на краешке кровати в мотеле, в то время как Майкл смотрел телевизор. На коленях у нее был телефон, и рука ее сжимала трубку.

В эти предвечерние часы, которые они с Майклом провели возле крохотного бассейна, сидя в проржавевших креслах, она постепенно словно уменьшалась в размерах, тоже начиная чувствовать себя крохотной, мелкой и пустой, видимой как будто издали, сверху, и такой ненужной, никчемной и, хуже того, — неверной.