Птичка тари

— Ты ведь уже не думаешь, что все женщины брюнетки, а все мужчины блондины, правда, милая?

— Конечно нет. Ведь мне было только четыре года.

— Потому что есть другие отличия. — Шон положил руку на ее колени, и его пальцы скользнули вверх. — Спорим, ты не сможешь рассказывать, пока я так глажу тебя. Давай, попытайся. Спорим, не сможешь.

— А если я сделаю то же самое? — ответила Лиза, протягивая к нему руку. — Тебе будет хуже, потому что ты не сможешь вести машину.

Он засмеялся, с трудом переводя дыхание, и схватил ее за пальцы.

— Лучше прекратить, пока мы не доберемся туда, или мне придется остановить фургон, и мы перекроем движение.

Место стоянки для автоприцепов находилось довольно далеко, там, где кончались фруктовые сады и начинались поля с клубникой. Клубника давно сошла, люди, приехавшие собирать ее, отбыли, и вокруг простирались заброшенные пустые поля коричневых усиков и пожухлых листьев. Необычайно высокие итальянские пирамидальные тополя на крутом берегу отделяли эти поля от яблонь «дискавери», а в тени тополей, на изрезанной колеями грязной и поросшей редкой травой площадке высился столб с надписью: «Фургоны сборщиков останавливаются здесь». Рядом с надписью был кран для воды и картонка со стрелкой, указывающей туалет.

Вероятно, прибыли и другие сборщики, но на стоянке они заметили только один автоприцеп. Он стоял в дальнем конце площадки, у берега, и было похоже, что в нем никто не живет или не жил долгое время. Дверца и окна были закрыты, и жалюзи опущены. Тем не менее Шон припарковал свою машину и прицеп как можно дальше от него.

Шон не отцепил фургон от машины, не запустил генератор и не наполнил баки водой. Они с Лизой, не сказав ни слова, даже не обменявшись взглядом, полезли в фургон и занялись любовью. Только сначала быстро-быстро разложили постель. — Знаешь что, — заговорил Шон, когда все было кончено и она, теплая, влажная, лежала в его объятиях, удовлетворенно вздыхая, — теперь, когда мы прибыли на место и, надеюсь, здесь осели надолго, ты сможешь заняться семейным планированием, или как там это называется, и начнешь принимать таблетки. Тогда мне не придется сдерживаться и надевать эти штуки. Я их ненавижу.

Лиза подняла на него глаза, не понимая, о чем он говорит. Когда Шон объяснил, она сказала:

— Тогда тебе надо будет пойти со мной. Я не знаю, что делать.

— Разве ты никогда не бывала у доктора?

Он обиделся бы, если бы в ответ она спросила: «А ты сам был хоть раз?», поэтому Лиза этого не сказала.

— Ив водила меня пару раз. Мне повезло, я здоровая. Она сказала, что в детстве мне делали прививки.

— Да, хорошо, но прививки не помешают тебе заиметь пузо.

— Вернее, не помешают тебе наградить меня пузом, — заметила она.

Шон рассмеялся. Ему нравилось, как Лиза немного поддразнивала его. Крепко обняв ее, он спросил:

— Хочешь рассказать дальше, или это неподходящее время? Мне хочется узнать, что случилось после того, как твоя мать застрелила мужчину с бородой.

— Почему бы и не рассказать?

Ив утверждала, что люди больше всего любят поговорить о себе, но сейчас, впервые получая удовольствие от своих рассказов, она мысленно согласилась с ней. Думая о прошлом, перетасовывая в памяти давно прошедшие события, выбирая эпизоды, о которых стоило рассказать, и опуская те, о которых говорить не следовало, она испытывала радость. Это была ее жизнь, и Лиза начала понимать, насколько необычной была эта жизнь до сих пор.

— Я заплакала, не могла сдержаться. Я лежала на постели и плакала в голос.

— Неудивительно.

— Так вот, Ив поднялась наверх и крепко обняла меня. Она дала мне воды и сказала, чтобы я не плакала, ни о чем не волновалась, все будет в порядке. Мужчина ушел, она прогнала его.

— Боже.

— Она не хотела, чтобы я думала, будто она убила его. Она не знала, что я все видела, я ей не рассказала. Мне было только четыре года, но каким-то образом я понимала, что не следует говорить ей. Она знала только, что я видела, как пришел мужчина, и слышала выстрел. Она легла со мной в кровать, и мне это понравилось. Мне всегда хотелось спать с ней в одной постели, но она не позволяла мне. Она была такой красивой, и теплой, и молодой. Знаешь, сколько ей сейчас лет?

— Лет тридцать пять?

— Тридцать восемь. Но это не много, правда? Я хочу сказать, для нас это не молодость, но другие назвали бы ее молодой, правда?

— Наверное, — ответил Шон, которому был двадцать один год. — Как случилось, что ей дали такое забавное имя — Ив?