Птичка тари

Что касается прекрасного нового мира, то в большинстве своем магазины показались Лизе отвратительными и скучными. В одной витрине была выставлена одежда, в другой — журналы. Цветы в цветочном магазине были не такие красивые, как в Шроуве. Особое внимание Лизы привлекли два магазина: витрина с четырьмя коробками, такими, как в запертой комнате Шроува, и та, где было полно книг, но новых, с яркими картинками на обложках.

Лиза хотела зайти в этот магазин, но мать не позволила ей, не позволила зайти и в тот магазин, где продавали газеты, хотя Бруно она туда послала — чтобы купить кассету с записью Концерта для валторны с оркестром Моцарта. Они зашли в лавку зеленщика и купили фрукты, потом, пройдя через боковую дверь и поднявшись вверх по лестнице, попали туда, где жил Бруно. Там стоял такой же противный запах, как на кухне в Шроуве после отъезда супругов Тобайас и их гостей, как будто что-то там протухло, и Лиза закашлялась.

Мать открыла окна. Они забрали вещи Бруно, которые он упаковал в чемодан, а потом он подобрал с коврика около двери кучу писем, которые пришли за время его отсутствия. Для человека, о местонахождении которого никто не знал, он получил очень много писем.

Оглядевшись вокруг, Лиза начала понимать, что имела в виду мать, говоря, что мир ужасен. Она сморщила нос. Комнаты Бруно были действительно ужасны, грязны и неудобны, ни одной вещью здесь, казалось, не дорожили, вся мебель поцарапана или поломана, а оконные стекла покрыты сизым налетом пыли и следами от мух. Немногочисленные книги кучей валялись на полу.

Лиза была рада выбраться оттуда и сказала об этом, хотя на улице приходилось быть настороже, чтобы не столкнуться с прохожими. Их, кажется, стало больше прежнего, и очень многие были ее возраста или чуть постарше. Они возвращаются из школы, объяснил Бруно, бросив многозначительный взгляд на мать. Занятия в школе заканчиваются каждый день в половине четвертого.

Лиза прежде не видела детей. Ну разве что по телевизору. Она ни разу не видела человека моложе двадцати лет. Ей пришлось переменить свое мнение, эти люди уродливыми не были. Лиза увидела мальчика с черным лицом и девочку, которую она приняла за индианку, с глубоко посаженными глазами и длинными черными волосами, завязанными на затылке хвостиком. Интересно было бы с ними поговорить.

Потом мальчик, шедший впереди нее, подставил подножку своему товарищу, с которым шел рядом, так что второй споткнулся и чуть не упал на дорогу под колеса приближающейся машины, какая-то девочка вскрикнула, крик подхватила другая. Лиза почувствовала, что прижимается к матери и еще сильнее цепляется за ее руку. Она поняла, почему у нее кружится голова: от шума.

Однажды она по ошибке слишком громко включила телевизор. То же самое происходило здесь, нескончаемый, бессмысленный рев, грохот, перемежающийся с визгом тормозов, с музыкой, непохожей на музыку, вырывающейся из окон машин, с пи-пи-пи пешеходного сигнала светофора, со звуками газующих двигателей. Когда они возвращались к стоянке машин, завыла сирена. Бруно объяснил ей, что это сирена нарочно устроена так, чтоб было похоже, будто это кричит женщина.

— Этого не может быть, Бруно, — возразила мать. — Откуда, скажи на милость, ты это взял?

— Это факт. Спроси любого. Это изобрели в Штатах, а мы скопировали. Было решено, что самый доходчивый звук, который проникает до мозга костей, — это женский крик.

— Знаешь, не рассказывай мне об этом, пожалуйста, — сказала мать так громко и резко, что один из уродов оглянулся и посмотрел на нее. — Не желаю слушать.

— Хорошо, хорошо, — сказал Бруно. — Прости, что рот открыл. И что живу на этом свете. Снизойдет ли мадам до того, чтобы разрешить подвезти ее к дому, ее и ее очаровательную, прекрасно воспитанную дочку?

Оказавшись в машине, Лиза тут же заснула. Она была измучена. Люди, шум, новизна впечатлений — все измотало ее. Дома она легла на диван и спала, хотя не так крепко, чтобы не слышать, как мать говорит Бруно, что она предупреждала его: Лизе это не понравится, прогулка слишком утомила ее, что неудивительно. Разве это не ужасное место, пародия на то, чем должен быть и был когда-то провинциальный город, где остались только грязь и безвкусица?

— Она восприняла бы это по-другому, если бы ты не укрывала ее от жизни, как все время делаешь.

— А я вот воспринимаю так, хотя Бог свидетель, что меня ни от чего не укрывали!

— Ну да, мамаша знает, что делает. Вот и превратишь ребенка в психопатку, шизофреничку, или как там они называются.