Вечный любовник

Он не собирался все это долго терпеть. Надо показать этой девчонке, что он король, который ждет повиновения, а она – простушка, с чем и сама согласна, и должна быть ему благодарна за то, что он обратил на нее внимание. Кроме того, Генрих собирался преподать ей такой урок страсти, после которого она будет ему только благодарна.

Он рассмеялся, обвил ее руками, но она повела плечами и отстранилась.

– Ну, Жанна, похоже, что тебя еще никогда не любили. Ты не знаешь, какие радости тебя ждут.

– Знаю, если послушаю ваше величество, то это будет грехом, а я не согрешу… добровольно. А если ваше величество принудит меня к этому силой, я покончу с собой, бросившись в Баизу.

Жанна говорила с таким жаром, что у него опустились руки. Почувствовав себя свободной, она повернулась и бросилась прочь.

Это становилось все более смешным. Генрих вздыхал по девице, твердо настроенной сохранить свою девственность.

Он устраивал ей ловушки, смеялся над ней, иногда совсем терял терпение, но она оставалась непреклонной. Пусть он и король, говорила Жанна, но у него есть жена, и он не вправе заниматься любовью с другой женщиной.

– А если бы я был свободным? – спросил Генрих.

Она опустила глаза:

– У вашего величества нет возможности стать свободным. Вы женаты на королеве, и, хотя она находится в Париже, а вы в Беарне, она тем не менее остается вашей супругой.

– О моей жене, Жанна, можешь не беспокоиться. Она удовлетворяет свою прихоть с другими любовниками, и ее вовсе не тревожит, что я делаю то же самое.

– Я боюсь не за нее и не за вас, сир, а боюсь за мою душу.

Генрих вздохнул. При французском дворе такие рассуждения иначе как за шутку не приняли бы. А она говорит с ним совершенно серьезно. В то же время вроде бы он не кажется ей неприятным, Жанна боится греха, а не его.

Если бы он был свободен!.. Впрочем, даже тогда разве же он смог бы жениться на такой простой девушке, как Жанна де Тиньонвилль? Это так трудно представить, что не стоит и вспоминать о женитьбе.

Но желание овладеть Жанной его не покидало. В ее поведении было что-то такое, что давало ему надежду. Он испытывал танталовы муки, когда предлагал Жанне стать его любовницей, а она отказывалась. Порой ему казалось, что она колеблется, хотя и клянется, что никогда не подвергнет опасности свою душу и сохранит невинность до брака.

Все дело в ее строгом религиозном воспитании, объяснял себе Генрих, и в образе жизни, который вела ее мать, многие его подданные. Его двор пуританский, но не хочет же он, чтобы разврат французского двора повторился в Беарне? Это не для его придворных, думал Генрих с усмешкой, потому что сам был одним из самых легкомысленных мужчин при французском дворе. В занятиях любовью Генрих ничего дурного не видел, для него это было чем-то вроде охоты или жё-де-пом, просто борьба за обладание женщиной казалась ему самой увлекательной из игр, и, следовательно, играть в нее следует чаще, чтобы достичь в этом деле совершенства.

Поэтому Генрих твердо настроился сломить сопротивление Жанны. А так как такая ситуация сложилась благодаря д'Обинье, который привел мать Жанны во дворец, то решил, что именно он и должен ему помочь.

Генрих послал за своим старым другом.

– Мой дорогой друг, – сказал он, – мне нужна твоя помощь.

Агриппа д'Обинье довольно улыбнулся. Он считал себя хорошим советчиком, и ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем моменты, когда к нему обращались за помощью.

– Чем я могу быть полезен вашему величеству?

– Хочу, чтобы ты сделал что-нибудь, чтобы я получил то, чего не могу добиться сам.

– Если ваше величество скажет что, я обещаю сделать все, что в моих силах.

– Жанна де Тиньонвилль.

– Ваше величество?

– Девушка, которую ты привел во дворец. Я хочу ее, но она полагает, что это грешно и постыдно, ничего не слушает. Ты должен ее просветить, сказать, что она как верная подданная должна служить своему королю, и привести в мою спальню этой ночью смиренной, готовой дать мне возмещение за все муки, которые ее господин претерпел ради нее.

Агриппа д'Обинье поднялся на ноги, его лицо было бледным, глаза сверкали.

– Ваше величество ошибается во мне. Я не сводник.

– Ты мой слуга, д'Обинье, и должен мне повиноваться.

Такие слова, произнеси их другой монарх, таили бы в себе угрозу, но совсем иначе было с Генрихом Наваррским. Он, как всегда, говорил полушутя, хотя в его желании обладать этой девушкой нельзя было сомневаться.