Отравительница

Генрих вонзил шпоры в бока лошади и ускакал вперед, чтобы скрыть от Марго свои слезы. Он никогда не забудет, как несли отца; его великого, благородного отца, которого он боготворил. Он не мог думать о том, как некогда самоуверенный, грозный человек лежал на носилках, истекая кровью, не в силах четко говорить. Генрих поклялся тогда: «Я не успокоюсь, пока не увижу перед собой труп убийцы. Я буду презирать себя, если не добьюсь этого». Это было торжественным обещанием. Кто его враг? Он мог догадаться об этом. Гаспар де Колиньи, добродетельный человек, якобы давший Полтро де Мерею деньги на покупку коня.

Хитрый дядя Генриха, кардинал Лоррен, серьезно поговорил с мальчиком.

— Генрих, мой племянник, не забывай о том, что это означает для тебя… для нашего дома. Ты — его гла-ва. Ты горяч, молод и несдержан. Гаспар де Колиньи — главный враг нашего рода. Он — лидер еретиков. Генрих, мой дорогой племянник, мы должны защищать нашу веру и наш дом. Кто знает, может быть, когда-нибудь принц Лоррен сядет на французский трон. Вдруг это будешь ты, мой племянник? Твой отец был великим человеком, сильным и отважным. Могущественнейшим во Франции. Сказать тебе, почему? Потому что он обладал редкой выдержкой и осторожностью; он знал, когда следует действовать, а когда, и это важнее, — нет. Мы должны следовать его примеру. Подражай во всем отцу. И тогда, племянник, кто знает? Валуа? Бурбоны?

Кардинал засмеялся.

— Дорогой племянник, кажется, ты такого же мнения об этих принцах, что и я.

— Дядя, — сказал юный Генрих, — вы правы; но я хочу одного — отомстить за отца.

— Ты отомстишь за него наилучшим образом, сделав то, что он ждал от тебя. Будь спокоен — когда придет время, мы не пощадим убийцу. Оно еще не настало, но, клянусь тебе, ты успеешь увидеть труп адмирала у твоих ног. Ты сможешь пнуть его.

Генрих закрыл лицо руками, забыв о мести, забыв о короне, помня лишь человека, которого он любил сильнее, чем кого-либо на свете, включая Марго, и которого потерял навеки.

Марго подъехала к нему.

— Генрих, — крикнула она, — не стесняйся своих слез. Посмотри! Я тоже плачу. Я люблю тебя, Генрих, твое горе — мое горе. Мы поженимся, и так будет до конца наших дней.

Он сжал ее руку; они поехали рядом.

— Ненавижу Колиньи, — сказал Генрих, не в силах прекратить разговор на эту тему.

— Я — тоже, — промолвила Марго.

— Он признал, что слышал, как обсуждали план убийства. Признал, что, будучи осведомлен о нем, ничего не сделал. Правда, это похоже на Колиньи? Он такой правильный, добродетельный… не может соврать.

— Он ханжа и еретик! — заявила Марго.

— Он сказал: «Слова, которые я произношу в свою защиту, не означают, что я сожалею о смерти господина де Гиза. Провиденье не могло лучшим образом послужить королевству и Церкви Божьей; оно сотворило благо для меня лично и моего дома». Таковы были его слова.

— Он умрет за них, — сказала Марго.

— Да, умрет! Пусть мне придется ждать этого годы, но именно моя рука вонзит кинжал в его сердце.

Юную пару узнавали на улицах города. Пожилая торговка закричала:

— Да здравствует молодой герцог де Гиз!

Другие подхватили крик: «Гиз! Гиз!»

Их лошадей окружила толпа. Марго с гордой улыбкой смотрела на людей. Она видела в их глазах восхищение эффектной фигурой юноши; он обладал красотой, которой поклонялись парижане. Возможно, они думали об их короле, подверженном безумным припадкам, или о его брате Генрихе, который мог когда-нибудь стать королем. Да, Генрих был красив, но он имел удлиненные, хитрые глаза Meдичи и говорил в итальянской манере; этот женственный юноша носил серый, бусы и экстравагантные наряды. Возможно, они думали о Эркюле, маленьком принце со следами оспы на лице. Это были дети итальянки, хоть их отцом и являлся славный король Генрих. Но этот мальчик с мужественной красотой внушал парижанам любовь и восхищение. К тому же его горе трогало их. Его отец — кумир Генриха — был недавно убит. Люди радовались, видя юного де Гиза в обществе принцессы из королевского дома. Со слезами на глазах и любовью в сердцах они приветствовали молодого герцога де Гиза и принцессу Марго.

Генрих унаследовал у отца умение вести себя в подобных ситуациях.

Он снял шляпу и обратился к толпе:

— Добрые люди Парижа, дорогие горожане, всегда любившие и уважавшие моего отца и наш дом…

Его голос слегка дрогнул, и кто-то крикнул:

— Да хранит тебя Господь!

— Мой отец, — продолжил Генрих, — мой благородный отец лежит теперь в могиле; но знайте, что я не позволю убийце оставаться на свободе.