Замужем плохо, или Отдам мужа в хорошие руки

– Хорошо, если бы так.

– Кстати, как поживают твои трансвеститы?

– Нормально, что с ними будет, – холодно ответила я.

– Юлька, а я вот все к этой мысли привыкнуть не могу. Ты столько лет с детьми проработала, а теперь вот – с трансвеститами. Носишься с ними, наверное, как с малыми детьми. Там, наверное, все прооперированные.

– Если человек трансвестит, то это не значит, что он собирается делать операцию по смене пола, – объяснила я Владке и, напомнив ей, что у меня на работе нет возможности трепаться по телефону столько, сколько хочется, сунула трубку в карман.

Когда народа в зале уже поубавилось, я вновь бросила беглый взгляд на Богдана и подумала о том, что в этом платье он выглядит довольно комично. Вообще, многие мужчины в платьях вызывают насмешки и сами не отрицают этого. Богдан оставил мне хорошие чаевые и удалился. Когда клуб совсем опустел, я открыла дверь Ленкиного кабинета, для того чтобы попрощаться с ней до завтра, и закричала так, что сбежались все сотрудники нашего бара. Ленка повесилась прямо на массивной бронзовой люстре, которую сама выбирала, когда обустраивала свой кабинет…

– Да что ж это такое происходит…

В эту ночь мне не удалось поспать даже под утро. Бесконечные беседы с сотрудниками милиции и выяснение причины того, почему Ленка пошла на этот отчаянный шаг. То, что это было самоубийство, ни у кого не вызывало сомнения, но нам всем было достаточно трудно объяснить причину того, почему человек совершенно сознательно, прямо на рабочем месте ушел из жизни. Это было понятно только нам, потому что мы работали в этом баре, жили его атмосферой и научились понимать тех людей, которые не похожи на всех остальных.

Когда мы называли покойницу Леной, нас одергивали и велели, чтобы мы называли ее так, как написано в паспорте, а точнее – Леонидом. Лично мне было достаточно тяжело называть Ленку Леней, потому что я никогда не видела ее в мужской одежде и всегда ощущала в ней настоящую, стопроцентную женщину. Она ходила в коротенькой мини-юбке, в черных колготках, носила туфли на высоких каблуках. Ее любимой фразой была фраза о том, что не все девушки рождены женщинами.

Я вспоминала наши задушевные беседы в кафе и не могла свыкнуться с мыслью, что ее больше нет. Ленка не любила независимых женщин, а точнее, таких, как я, потому что я всегда считала себя независимой. Мы много с ней спорили по этому поводу. Я считала, что если женщина независима, то мужчина должен понять и принять ее независимость, Ленка же рассуждала о том, что в независимых женщинах слишком мало женственности и чересчур много мужественности. Она говорила, что мужчин привлекает в ней совсем не то, что она трансвестит, а то, что в ней много женственности, а на сегодняшний день этого так не хватает нашим мужчинам. Я же не могла с ней в этом согласиться и оставалась при своем непоколебимом мнении. Я была уверена в том, что с Ленкой знакомились в основном геи или те, кто хочет удовлетворить свои самые смелые сексуальные фантазии. Удивительно, несмотря на свою мужскую физиологию, Ленка имела тонкую женскую ранимую психологию.

– Горе-то какое, – шептались сотрудники и наблюдали за тем, как Ленку выносят из клуба.

– Интересно, кто будет следующий…

Я обернулась и увидела стоящего сзади меня повара Толю.

– Ты хочешь сказать, что будет следующий? – задала я вопрос и всмотрелась в его бледное лицо.

– Конечно. Здесь это не редкость. Ты просто не так давно у нас работаешь.

– А почему это происходит? – зачем-то спросила я, хотя заранее знала ответ.

– Потому что нельзя идти против природы.

– Нельзя, – согласилась я с Толей. – Но ведь не у всех это получается.

– Вот и результат налицо. Не могут они свыкнуться с мыслью, что не все принимают их новый облик, даже несмотря на то, что они, пожалуй, лучше, чем обычные женщины, знают, чего же хотят мужчины.

В Ленкином кабинете повсюду валялись женские вещи и косметика. На столе стоял лак для ногтей, на трюмо весело красивое ожерелье и бусы. Несколько париков, тюбиков помады, карандаши для губ, клипсы, сережки, повсюду туфли на каблуках… Этот клуб был для нее единственным пристанищем, тихой гаванью и единственным местом, где не осуждали таких, как она. Только тут она находилась среди единомышленников и получала моральную поддержку.

– У нее вчера у ребенка день рождения был. Жена не пустила, – объяснила я Толику и носовым платком вытерла неожиданно выступившие слезы.