Компания чужаков

— Пора переодеваться к ужину. И не заметил, как стемнело.

Анна тоже поднялась.

— Нет-нет, оставайтесь здесь, — попросил он, снова поглаживая ее руку. — Вы отлично выглядите. Самое оно. Я — другое дело, от меня все еще несет лошадьми.

Верно. Лошадьми и виски. И каким-то кисловатым запахом, похожим на запах страха, однако это было что-то другое.

— Ваша жена присоединится к нам? — в спину ему задала вопрос Анна.

— Моя жена? — переспросил он, резко повернувшись на каблуках, виски из стакана плеснуло ему на руку.

— Мне кажется, я повстречала ее…

— Где именно? — поспешно спросил он, глубоко затянулся напоследок и выбросил окурок за ограду террасы.

— Когда я шла сюда из своей комнаты. Женщина в ночной сорочке… В коридоре на втором этаже.

— Кардью рассказывал вам о моей жене? — И без того неласковый голос Уилшира стал еще жестче.

— Он сказал, что она болеет, потому-то я и спросила…

— Болеет?

— …спросила вас, выйдет ли она к ужину, только и всего. — Анна сумела-таки выстоять против внезапного натиска Уилшира.

Присосавшись верхней губой к краю стакана, он втянул в себя дюймовый слой виски, и крупные капли пота выступили у него на лбу — в такую жару алкоголь не задерживается в организме.

— Ужин через четверть часа, — отрезал Уилшир и вышел через застекленную дверь, захлопнув ее с изрядным грохотом.

Анна опустилась на стул. Сигарета, когда она подносила ее к губам, слегка дрожала. Девушка отхлебнула немного джина, докурила сигарету и вышла на сумеречную лужайку. Под ней простирался город, где уже зажигали огни, там и сям вспыхивали окна, одноцветными сделались улицы, верхушки пиний черным дымом растворялись в небесах, на станции собрались отъезжающие, казалось, их завораживает зрелище уходящих вдаль рельсов, или то были уходящие в бесконечность прошлое и будущее? Такой обычный вид, железнодорожная станция, но дальше — грозная, необузданная чернота океана, где нет ни одной светящейся точки.

В доме за ее спиной загорелись два окна. В одном из них появилась какая-то фигура, посмотрела в ее сторону, хотя можно ли разглядеть ее в сумерках, Анна с уверенностью не сказала бы. Но мощную силу отлива она почувствовала, ей показалось даже, что она слышит зловещий перестук увлекаемых этой волной камешков; Анну неудержимо сносило в океан, в непостижимое течение чужих судеб.

Глава 9

Суббота, 15 июля 1944 года, дом Уилшира, Эштурил

Анна настолько погрузилась в свои мысли, что чуть не подпрыгнула, когда ее окликнул вышедший на лужайку слуга. Там, где поднимавшийся от города свет сливался с темнеющим воздухом, висел зернистый, как старая фотография, пейзаж. Эта картина поглотила ее полностью.

Звали к ужину. Обернувшись, Анна обнаружила, что освещен уже и фасад дома, подсвечен снизу, точно памятник. И только теперь она поняла, что так поразило и привлекло ее: этот щедро льющийся электрический свет. Пока она смотрела на город, как-то и не сообразила, чем он отличается от Лондона. Никакой светомаскировки. Нелегко будет привыкнуть к этой стране: столько запретов и такая немыслимая свобода.

Она двинулась вслед за мальчиком-слугой. Массивные бедра юнца распирали его брюки, как у штангиста. Через террасу, откуда уже убрали ее стакан с недопитым джин-тоником, он провел ее далее по коридору в столовую. Огромный стол сдвинули ради ужина в тесном кругу, теперь он выглядел по-домашнему уютно, и над ним горели три стеклянные люстры. Уилшир вытянулся только что не по стойке смирно. К обеду он облачился в смокинг и рубашку с жесткой манишкой, наряд довершал черный галстук-бабочка. Он представил гостью своей супруге. Мафалда была одета в вечернее платье до пят, талия затянута, приподнята грудь, длинный подол шуршит, точно стайка пойманных зверьков. Она зачесала волосы кверху и надела ожерелье с тремя крупными рубинами. Пугающая бледность не сошла с ее лица, но, присмотревшись, Анна сравнила бы этот цвет не с алебастровой белизной, как у ее матери, а с нездоровой мучнистостью плохо промешенного теста.

Рука была протянута пастырски, для поцелуя, но Анна ограничилась рукопожатием. Мягкая и припухшая кисть, раздутая избытком жидкости, суставы превратились в ямочки. Сели за стол, хозяева на двух дальних концах, Анна между ними, смущенная недостаточной церемонностью своего наряда. Три люстры светили точно в операционной — яркий, хирургически беспощадный свет.