61  

Хладнокровная уверенность генерала слегка напугала всех присутствующих, за исключением Уилшира. Того скорее позабавила демонстрация фанатизма — с обеих сторон.

— Вы не думаете, что они предпочтут избавиться от него… — продолжала графиня.

— Они! — переспросил Волтерс.

— Немцы, которые любят свою страну, которые позаботятся о том, чтобы Германия существовала и впредь, когда все это кончится.

— Германия будет существовать всегда, — почти прошептал Волтерс. Ни один разговор никогда еще не заводил его в такую бесплодную, ледяную пустыню.

— Я смотрю, у вас еще верят в чудеса.

— Чудеса не исключены, мадам, — буркнул Волтерс, но, сообразив, что эти слова могут показаться смешными, добавил: — Разве вы не слыхали, как мы бомбим Лондон беспилотными ракетами?

Все взгляды обратились к Анне. Все уже знали, что она — англичанка, только что из Лондона.

— Это, — негнущимся пальцем ткнул в потолок генерал, — это лишь начало.

Вилки замерли, так и не коснувшись тарелок.

— Сколько уже лет немецкие газеты пророчат чудо-оружие, — небрежно бросил Лазард. — Так оно готово, наконец?

Волтерс, не отвечая, воткнул вилку и нож в мясо и принялся пожирать его, точно завоеванную Европу.

После ужина женщины перешли в гостиную, выпить кофе и выкурить по сигарете, а мужчинам в соседней со столовой комнате подали сигары и портвейн. Обходя обеденный стол, Волтерс нагнал Уилшира.

— Кто она? — громко спросил генерал.

— Графиня делла Треката, — с улыбкой ответил хозяин.

— Жидовка?

Немолодая итальянка, выходя в коридор, вцепилась в руку Анны, ее пальцы судорожно впились в кожу девушки чуть повыше локтя.

— Жидовка, кто же еще, — тонким бумажным голосом прошелестела она.

— Вы о чем?

— О себе. Я слишком откровенно говорила о… достопочтенном герре Шикльгрубере, — шептала графиня, — но ведь… вот вы — англичанка, да?

— Да, но сейчас я работаю в Лиссабоне и живу в этом доме.

— Что вы скажете о мистере Мосли? [11]

— Мне кажется, он во многом неправ.

— Да уж, — подхватила ее спутница, — «во многом неправ». Мне бы поучиться у вас деликатности. Кроме нас с вами тут других врагов у фашизма нет. У аргентинцев Перон, у испанцев их Франко, у португальцев Салазар, а немцы — ну, сами знаете, кто они такие, эти немцы.

— А мистер Лазард?

— Капиталист, — пренебрежительно отмахнулась графиня.

— А мистер Уилшир?

— Непредсказуемый ирландец. Занимает нейтральную позицию, как Салазар. Понимаете, что это значит? Он торгует с обеими сторонами, хотя в глубине души предпочитает одну из них. В случае с Уилширом вернее будет сказать, что он не любит одну из противоборствующих сторон, однако деньги делает на обеих.

— По крайней мере, он не фашист.

Женщины расселись вокруг остывшего камина, португалки вставили сигареты в слишком дорогие мундштуки, графиня курила без мундштука и угостила сигаретой Анну. Служанка разливала кофе.

— Кто-нибудь видел Мафалду? — поинтересовалась одна из соотечественниц миссис Уилшир.

— Говорят, она больна, — откликнулась графиня.

— И уже довольно давно, — подхватила испанка.

— Мы уезжали на север, — пояснила вторая португалка. — И ничего не знали.

— Я ее видела, — неожиданно для самой себя вмешалась Анна.

— И?

— Я только вчера приехала.

— Но вы ее видели?

— Да.

— Ну так расскажите.

— Дело в том…

— Здесь все друзья Мафалды, — сказала испанка, и ее слова прозвучали угрозой.

— Дайте девочке сказать, — заступилась графиня.

— Она… путается немного, — осторожно начала Анна.

— Путается?! Как это — путается?

— Она… приняла меня за другую.

— С Мафалдой такого быть не может.

— Я же тебе говорила, — сказала вторая португалка первой на своем родном языке. — Я же говорила: платье.

— Чье это платье? — по-английски спросила аргентинка.

Все взгляды вернулись к Анне, только графиня осталась спокойно стоять у камина, курила, вздернув подбородок, не интересуясь подобными пересудами.

— Ведь это не ваше платье, правда? — спросила одна из португалок Анну.

— Дайте девочке слюну проглотить, и она вам ответит, — снова вмешалась графиня.

— Нет, не мое. Мое в чистке. Это платье оставили в моей комнате, пока я спала.


  61  
×
×