Серебряная ива

* * *

• Пусть даже вылета мне нет
• Из стаи лебединой…
• Увы! лирический поэт
• Обязан быть мужчиной,
• Иначе все пойдет вверх дном
• До часа расставанья —
• И сад – не сад, и дом – не дом,
• Свиданье – не свиданье.

1960-е годы

* * *

• Мне безмолвие стало домом
• И столицею – немота.

1960-е годы

* * *

• Как слепоглухонемая,
• Которой остались на свете
• Лишь запахи, я вдыхаю
• Сырость, прелость, ненастье
• И мимолетный дымок…

1960(?)

* * *

• И это б могла, и то бы могла,
• А сама, как береза в поле, легла,
• И кругом лишь седая мгла.

1960

* * *

…Легкая метель. Спокойный, очень тихий вечер… я все время была одна, телефон безмолвствовал. Стихи идут все время, я, как всегда, их гоню, пока не услышу настоящую строку. Весь декабрь, несмотря на постоянную боль в сердце и частые приступы, был стихотворным, но «Мелхола» еще не поддается, т. е. мерещится что-то второстепенное. Но я ее все-таки одолею.

1961

Анна Ахматова. Из «Записных книжек»

МЕЛХОЛА

Но Давида полюбила… дочь

Саула, Мелхола.

Саул думал: отдам ее за него, и она будет ему сетью.

Первая Книга Царств

• И отрок играет безумцу царю,
• И ночь беспощадную рушит,
• И громко победную кличет зарю,
• И призраки ужаса душит.
• И царь благосклонно ему говорит:
• «Огонь в тебе, юноша, дивный горит,
• И я за такое лекарство
• Отдам тебе дочку и царство».
• А царская дочка глядит на певца,
• Ей песен не нужно, не нужно венца,
• В душе ее скорбь и обида,
• Но хочет Мелхола – Давида.
• Бледнее, чем мертвая; рот ее сжат;
• В зеленых глазах исступленье;
• Сияют одежды, и стройно звенят
• Запястья при каждом движенье.
• Как тайна, как сон, как праматерь Лилит…
• Не волей своею она говорит:
• «Наверно, с отравой мне дали питье,
• И мой помрачается дух.

• Бесстыдство мое! Униженье мое!
• Бродяга! Разбойник! Пастух!
• Зачем же никто из придворных вельмож,
• Увы, на него не похож?
• А солнца лучи… а звезды в ночи…
• А эта холодная дрожь…»

1922–1961

* * *

Слушала стрекозиный вальс из балетной сюиты Шостаковича. Это чудо. Кажется, его танцует само изящество. Можно ли сделать такое со словом, что он делает с звуком?

Ноябрь 1961

Анна Ахматова. Из «Записных книжек»

ПРИ МУЗЫКЕ

Не теряйте отчаянья.

Н.П.

• Опять проходит полонез Шопена…
• О Боже мой! – как много вееров
• И глаз потупленных, и нежных ртов…
• Но как близка, как шелестит измена.
• Тень музыки мелькнула по стене,
• Но прозелени лунной не задела.
• О, сколько раз вот здесь я холодела
• И кто-то страшный мне кивал в окне.
• . .
• И как ужасен взор безносых статуй,
• Но уходи и за меня не ратуй
• И не молись так горько обо мне
• . . .
• И голос из тринадцатого года
• Опять кричит: «Я здесь, я снова твой!..
• Мне ни к чему ни слава, ни свобода,
• Я слишком знаю», – но молчит природа
• И сыростью пахнуло гробовой.

##20 июля 1958

Комарово

* * *

• Больничные молитвенные дни
• И где-то близко за стеною – море
• Серебряное – страшное, как смерть.

1 декабря 1961

Больница

* * *

• Недуг томит – три месяца в постели.
• И смерти я как будто не боюсь.
• Случайной гостьей в этом страшном теле
• Я, как сквозь сон, сама себе кажусь.

1961

* * *

Кто только в эти годы к ней не ходил! В домашней среде это называлось «Ходынка» или «Ахматовка». Молодые поэты, старые девы, иностранцы всех мастей; «космополиты, патриоты, москвич в гарольдовом плаще…» Бог знает кто считал своим долгом побывать у Ахматовой. Дело дошло до того, что на собственном автомобиле прибыл с супругой Леонид Соболев. Забыв все, держался как гардемарин и чуть ли не по-французски говорил (Ахматова ведь из морской семьи).

Иностранцев было неистовое количество. Кажется, начала эту серию я, приведя в ардовскую квартиру на Ордынке своего дядю – американского профессора биофизики и биохимии Юджина Рабиновича, приехавшего в 1960 году. Он всю жизнь преклонялся перед Ахматовой и мечтал с ней познакомиться. Он рассказал Анне Андреевне, что в эмиграции, в тридцатых годах, когда казалось, что все уже кончено и никакой голос уже не будет услышан ни там, ни тут, он с друзьями по памяти, от руки составил «манускрипт» – полное собрание стихов Ахматовой. Она была глубоко растрогана.