Жена ювелира

Джейн вышла во внутренний двор. В тюрьму как раз входили пришлые проститутки. В углу на соломе лежала умирающая женщина. Безумный пастор проповедовал воображаемым прихожанам. Кто-то разразился отчаянными рыданиями, вероятно, новичок. Жалкая жизнь продолжалась.

Джейн впала в отчаяние. Томас, добрый человек, уважаемый горожанин, предлагал ей выход, а она отказала ему. Ей некого винить, кроме самой себя.

«О, Джейн Шор, какая же ты дура!.. Какой же дурой ты была всегда!»

* * *

Из ворот тюрьмы Ладгейт вышла Джейн Шор. У нее в кармане лежал кошелек, полный денег. Она – свободная женщина. Томас оплатил ее долги и прислал ей этот кошелек, а король даровал ей помилование.

Она свободна! Ей даровали свободу, ее не пришлось покупать.

Томас написал ей: «Ваши долги оплачены. Посылаю немного денег, чтобы помочь вам встать на ноги. Если вы когда-нибудь измените свои намерения, я буду ждать вас».

После Ладгейта свежий воздух казался таким насыщенным, что перехватывало дыхание.

Джейн шла берегом реки, думая о том, что будет делать.

Как прекрасен город в переливающихся солнечных лучах! Скоро наступит ноябрь, и туман повиснет над верхушками деревьев, поднимаясь от воды. Ноябрь. А в июне ей казалось, что она нашла свое счастье.

Как обманчива жизнь – столько обещать и не выполнять обещаний!

Однако нельзя стоять здесь целый день, уставившись на реку. Она должна начать новую жизнь. Но куда ей пойти?

Ист-Чип

Маленькая комнатка над лавкой Бэнстеров, которую теперь занимала Джейн, была убогой и почти без мебели. В ней стояли только стол и стул, и каждую ночь Джейн стелила себе постель из соломы. В комнате не было драпировок, чтобы прикрыть безобразные стены, а единственное окно было без стекла. Правда, на нем были ставни, которые или совсем закрывали свет, или, если были открыты, впускали в комнату всю непогоду. Тростник на полу был несвежим, но после Ладгейта эта комната казалась Джейн роскошной. Живя в таких условиях, она рассчитывала, что денег, которые ей дал Томас Лайном, хватит на год или больше.

Бэнстеры отнеслись к ее появлению чрезвычайно доброжелательно. Они настояли на том, чтобы она питалась вместе с ними, и за небольшую плату предоставили ей отдельную комнату, в то время как вся семья ютилась в комнате позади харчевни.

Временами Джейн вспоминала Эдуарда во всем его великолепии или мимолетную прелесть недели, проведенной с Гастингсом, и тогда она горько сокрушалась о своей несчастной доле. Но будучи жизнерадостной по своей природе и представляя ужасы тюрьмы, от которых только недавно избавилась, она благодарила судьбу за то, что она даровала ей таких друзей, как Томас Лайном, Кейт, Белпер и Бэнстеры. Когда Джейн задумывалась об их доброте, ей становилось легче на душе.

Однажды, вскоре после своего освобождения, когда она сидела у окна, глядя вниз на толпы людей, заполнивших мясной рынок Ист-Чипа, она вспомнила день, когда они с Уиллом отправились посмотреть на короля.

«С прошлым покончено, – бранила она себя. – Помни, что сейчас начало 1484 года, и прошедший год был самым трагическим в твоей жизни».

Сегодня король Ричард и королева Анна проедут по улицам Лондона, являя себя народу после подавления мятежа, организованного Бекингемом. Джейн собиралась выйти из дома, но не для того чтобы посмотреть на них. Ей нужно было в Тауэр, где она регулярно навещала маленьких принцев; этими визитами она и жила в эти дни.

С каким удовольствием она проходила через главные ворота и направлялась в сторону кухни Белпера! Ее никогда не окликали. Стражники и тюремные надзиратели знали ее и относились к ней с уважением. Им было известно, что она приходит навещать свою подругу Кейт Белпер, а Кейт, как и Джейн, в Тауэре пользовалась всеобщей любовью.

Джейн обожала сыновей Эдуарда, и ей казалось, что день ото дня они становились все больше похожими на отца. Они всегда радовались ее приходу, рассказывали ей, как скучно они живут. Конечно, они не были заключенными, как бедная Джейн в Ладгейте. Их окружала поистине роскошная обстановка – все-таки они племянники короля, хоть и незаконнорожденные; никто не осмеливался отрицать, что их отцом был Эдуард IV. Тем не менее жизнь в Гарден Тауэре могла привести в уныние кого угодно, и поэтому небольшая конспирация, которую приходилось соблюдать в связи с визитами Джейн, очень развлекала их. Ведь они были еще мальчиками – тринадцати и одиннадцати лет.