Змеиное гнездо

– Значит, вы ни разу не слышали о крысах возле дома? Вы не просили Элен Фарли купить еще мышьяка?

Хэмиш со смущенным видом покачал головой.

– Если не ошибаюсь, я только раз упомянул о крысах, будучи на кухне, и миссис Керквелл была потрясена.

– Присутствовала ли мисс Глентайр при этом?

– Дайте припомнить… да, она была тогда на кухне.

Судьи уже смотрели на меня так, словно я была отравительницей. Сидевшая рядом со мной Зилла взяла мою руку и успокаивающе пожала ее.

Она выглядела прекрасно – немного бледная, с прекрасно уложенными волосами красноватого оттенка. Они были чуть видны из-под черной шляпы. На лице Зиллы была написана глубокая скорбь – как положено вдове из трагедии.

Зиллу спросили о портвейне. Она сказала, что после обеда ее супруг обычно выпивал бокал вина. Он держал портвейн и в спальне и, если не чувствовал себя усталым, тоже иногда выпивал бокал. Говорил, что это помогает ему заснуть.

– Пил ли он портвейн в вечер перед смертью?

– В спальне – нет. Он, по его словам, очень устал. А затем… вдруг случился роковой приступ.

– Значит, только бокал после обеда?

– Да.

– У вас не возникло никаких подозрений в связи с вином в тот вечер?

– Подозрений? Я… не совсем понимаю. Разве только… вина в графине оставалось совсем мало. Я помню, наш дворецкий, мистер Керквелл, принес другой, полный, графин.

Вызвали Керквелла. Он рассказал, что пошел за новым графином, когда увидел, что портвейна может не хватить. Когда же вернулся, мисс Глентайр уже налила вино в бокал и передала его своему отцу.

– Куда делось вино, что еще оставалось в графине?

– Я вылил его. В нем был осадок, и я решил, что хозяин не захочет пить такое вино.

– Где этот графин?

– На кухне. Когда вино кончается, графины забирают из буфета и моют… пока господа не попросят подать вина.

Жюри присяжных при коронере единодушно решило, что мой отец умер от приема внутрь мышьяка, и вынесло вердикт, констатировавший факт умышленного убийства.

Домой мы, Зилла и я, возвращались, потрясенные до глубины души, забившись в угол экипажа, чтобы нас никто не увидел и не узнал. Мы не разговаривали. Наши мысли были настолько ужасны, что произносить их вслух не было никакого желания.

На другой стороне улицы стояла кучка людей. Когда экипаж остановился и мы вышли из него, зеваки подошли поближе.

Мы уже стояли у дверей, как вдруг кто-то крикнул: «Убийца». Мне стало страшно.

Мы разошлись по своим комнатам. Я легла на кровать и попыталась вспомнить в подробностях все, что происходило и говорилось у коронера.

Как же так получилось, что когда несколько событий предстали в совокупности, то создалось впечатление о злостном умысле и моей вине. Что будет с моими отношениями с Джеми? Как он отнесется к происшедшему. Я была уверена – у него не возникнет сомнений в моей невиновности. Эта ссора с отцом… слухи о которой каким-то образом дошли до слуг. Тот факт, что я единственный раз, но перед самой смертью отца налила ему стакан портвейна. И, конечно, самое неприятное – приобретение мышьяка в аптеке. Создавалось впечатление, что здесь хорошо потрудился злой дух, который вознамерился уничтожить меня и придавал самым незначительным моим действиям зловещий смысл. Куда делась Элен Фарли, кто мог сообщить следователям, что она попросила меня купить мышьяк? В самом деле, оставалось только поверить в злой рок, который наслал на ее мать болезнь – и заставил Элен уехать – как раз в тот момент, когда она была так нужна здесь, чтобы подтвердить мои слова.

Что же подумали все эти люди? Что я купила мышьяк для убийства собственного отца? И только по той причине, что он угрожал лишить меня наследства, если я выйду замуж за Джеми?

Мне было очень плохо и страшно.

Вечером я написала Лилиас. Мне всегда было приятно рассказывать ей о своей жизни и получать весточки от нее. Она начала смиряться со своей судьбой, постепенно привыкала к сельской жизни; одна из ее сестер стала гувернанткой, и Лилиас заменила ее в доме.

С этого дня в наших отношениях как будто появилась дополнительная, особая, связь. Обе мы были несправедливо обвинены, ведь, как мне показалось, присяжные после дознания у коронера наверняка пришли к мысли, что отца убила я.

А убийство было гораздо более тяжким преступлением, чем воровство.

Я говорила себе, что преувеличиваю. Не могут же присяжные в самом деле подумать на меня.

Я подробно описала Лилиас свою ссору с отцом, не забыв его угроз лишить меня наследства.