– Чего стоишь, проходи на кухню.
– А где она? – мягко поинтересовалась я. Эх, если бы не бриллианты, я бы вела себя совсем по-другому, Дюймовочка уже лежала бы на полу в предобморочном состоянии и просила пощады.
– Перед твоим носом, – женщина ткнула пальцем в сторону коричневой двери.
Я огляделась по сторонам: большая гостиная, дверь под лестницей, дверь рядом с кухней, красиво выложенный паркет, две огромные пальмы, песочный диван, стопка нераспакованых коробок, телевизор, весьма оригинальные шторы...
– Чего стоишь, иди!
Это ради больших денег, это ради бриллиантов, это ради девчонок и ради собственного дела... Внушение помогло и, дернув золотую ручку, я вошла в кухню.
Кухня впечатляла! У меня такого размера комната. Кругом было чисто, модно, и к тому же вкусно пахло. Хорошо, я буду здесь работать, уговорили.
– Звать тебя как? – смахивая со стола пыль, которой не было, спросила Противная Особа.
– Аня.
Это был тот случай, когда меня мое имя не подвело, вряд ли бы этой грымзе понравилось, если бы я сказала – Альжбетта.
Особа еще раз оглядела меня с головы до пят, скривилась и сказала:
– Ну, хорошо, надевай передник – и за работу.
Я пожала плечами, подошла к стене, взяла один из белых фартуков, быстренько натянула его на себя и ехидно спросила:
– Достаточно ли я теперь хороша, чтобы пополнить ряды прислуги в этом доме?
Особа топнула ногой и затрясла в воздухе пальцем:
– Я не потерплю тут подобных штучек!
Да она еще и нервная к тому же...
– А давайте вы тоже представитесь, – предложила я, – это, возможно, нас сблизит, все же в одной сфере работать будем, коллеги, так сказать.
– Сравнила себя со мной, – фыркнула в ответ Особа, – я здесь всем управляю, я у хозяйки уже десять лет служу! А называть меня будешь Екатериной Петровной, поняла? Глушакова Екатерина Петровна – мое полное имя.
Что же тут непонятного.
– А кто проживает в доме? – поинтересовалась я, беря со стола загорелое яблоко. Есть же хочется, а тут фруктов целая гора на столе.
Екатерина Петровна мой голодный выпад не одобрила, отобрала яблоко и положила на место.
– Заработай сначала, – сказала она, – а уж потом свои ручонки к добру хозяйскому тянуть будешь.
Виртуальным топором я сделала зарубку в голове – припомню я это тебе, Дюймовка старая, ох, припомню!
– В доме народу обитает немного: хозяин с хозяйкой, я и садовник наш, он в пристройке живет. Тебе комнату тоже выделят, выходной – воскресенье, все остальное время будешь работать от зари до зари, поняла?
– И что входит в мои обязанности? – поинтересовалась я, косясь на яблоко.
Екатерина Петровна отодвинула от меня тарелку подальше и сказала:
– Что скажу, то и будешь делать, и хозяева что потребуют, выполняй без лишних разговоров, а то вылетишь отсюда быстренько.
– Горю желанием приступить к работе, – мрачно улыбнулась я, – с чего начать? Где, так сказать, я могу продемонстрировать свой энтузиазм и стремление оправдать то доверие, которое вы возложили на мои хрупкие плечи, взяв меня на работу?
– Что? – переспросила Екатерина Петровна.
Понятно, длинные предложения она не усваивает.
– Я спрашиваю: постирать, погладить что-нибудь нужно?
– Хозяин поздно приехал и болен к тому же, сейчас завтрак ему понесешь.
– В постель? – уточнила я. – А чем он в таком случае болен, это не заразно?
Екатерина Петровна опять фыркнула.
– У вас, молодых вертихвосток, только одно на уме! Отнесешь завтрак и газеты, а уж в постели он там или нет, я не знаю.
– А хозяйка против не будет? Они что, раздельно спят?
Что я могу поделать, если подобное вызывает у меня живейший интерес, ну не удержалась, с кем не бывает. Екатерина Петровна побагровела и направилась к плите. Через минуту на сковородке журчал омлет, убивая меня своими ароматами. Желудок, недолго думая, зажурчал ему в ответ. Я взяла яблоко и решительно откусила. Екатерина Петровна дернулась, молниеносно обернулась, но было поздно: мои ровненькие зубки, обремененные только одной пломбой, словно кухонный комбайн, измельчали данный фрукт в пюре. Ха-ха!
Омлет издал звук, который переводится как – я готов, съешь меня. Это обезоружило престарелую Дюймовочку, и она была вынуждена заняться не мной, а сковородкой. Вообще-то, Екатерине Петровне на вид можно дать лет сорок восемь, но я специально в мыслях накинула ей еще пятнадцать: так мне было приятнее о ней думать.