Грымза с камелиями

    – Я предупреждал тебя, – сочувственно сказал Воронцов, обращаясь к Максиму.

    – У нее нет желаний, нет безграничности воображения, только четкие линии, наталкивающиеся на стену. Птицы пролетают мимо ее души, даже не останавливаясь для привала, зато мокрые опята, питающиеся безвкусными, умирающими деревьями, гроздьями свисают...

    – Стоп! – не выдержал Воронцов.

    Ну вот, прервал на самом интересном.

    – Ты где такую горничную нашел? – смеясь, спросил Максим.

    – Бог послал, – пожал плечами самый замечательный мужчина на свете.

    – Давай про Евгения Романовича, что там у тебя на него есть?

    – Даже рассказывать лень про такую масляную личность, – я сморщила нос, выказывая безграничное пренебрежение, и добавила: – гаденький субъект, таскает деньги у своей любовницы, то есть у Галины Ивановны.

    – Что значит – таскает деньги? – удивился Воронцов.

    – Да увидела тут случайно, как он шарил по ее вещам. Успокоился, только когда нашел деньги, оставил их себе и, по всей видимости, испытал при этом неземное блаженство.

    Воронцов вскочил из-за стола.

    – Ты хочешь сказать, что этот... еще и крадет деньги у моей сестры?!

    – Ага, может, и колье он стащил, – подтвердила я, поудобнее располагаясь на диване.

    Воронцов с Максимом обменялись быстрыми взглядами, я же ехидно улыбнулась. Далее Максим попросил меня рассказать, кого я знаю из туристов, проживающих у реки, немного поспрашивал про девчонок и глубоко задумался. И почему он задумался, вроде ничего интересного я не сообщила.

    – Ты знала, что в доме хранится колье?

    – Нет, – пожала я плечами.

    – А ты знала, что у Галины Ивановны есть такое колье? – продолжил Максим.

    Прикинув, что вранье в этом вопросе впоследствии может меня подвести, я призналась:

    – Да, знала.

    – Откуда? – поинтересовался Виктор Иванович.

    – Так в газетах же писали.

    Он смотрел мне в глаза, я терпеливо не отводила взгляд. Максим наблюдал за нами и молчал.

    – Больше ничего не хочешь мне сказать? – тихо спросил Воронцов.

    – Нет.

    – Точно?

    – Да.

    Он продолжал смотреть мне в глаза, я продолжала терпеливо не отводить их.

    – Ты можешь идти, – сказал Максим, нарушив затянувшуюся паузу, – спасибо тебе.

    – За что спасибо? – улыбнулась я, расслабляясь.

    – За откровенность, – спокойно сказал Воронцов.

    Я вышла, сердце дико стучало. Не удержавшись, прижалась ухом к двери и прислушалась, на лбу от напряжения выступили капельки пота, а во рту пересохло.

    – Она явно врет, – донесся голос Воронцова.

    – Скорее о чем-то умалчивает, – поправил Максим.

    Душевный человек этот Максим.

    – Врет, умалчивает и сейчас наверняка подслушивает, – смеясь, сказал Виктор Иванович.

    Я улыбнулась – как же можно его не любить?!

Глава 18

Он рядом, и я, конечно же, взволнована

    Вечер я проводила в обществе Юрия Семеновича. Он собирал листву вдоль забора, а я, сидя на досках, помогала ему тем, что раскачивала ногой в такт его движениям – занятие сложное, требующее полной мобилизации мышц и внутренней сосредоточенности.

    – Вроде следователь толковый, – сказал садовник, поправляя кепку.

    – Он не следователь, а частный детектив, хотя кто его знает... – ответила я, барабаня пальцем по шершавой доске.

    – Вопросы задавал.

    – Мне тоже.

    Юрий Семенович помолчал и опять принялся за работу.

    – Нашел бы Максим поскорее этого вора, – сказала я, поглядывая на охотничий домик.

    – Думаю, пришлый кто-то, не найдет он его.

    – Почему пришлый?

    – Так крутятся тут у забора всякие...

    – Кто?

    Садовник пожал плечами. Я укоризненно посмотрела на него.

    – Мужики какие-то... Один толстый, а другой – замызганный, помятый. То один придет, то другой, надоели.

    – Вы их когда видели?

    – Да вот вчера, позавчера...

    – А Максиму об этом сказали?

    – Нет.

    – Почему? – поинтересовалась я и перестала раскачивать ногой.

    Я вдруг забеспокоилась относительно Осикова: не хотелось бы мне увидеть его с наручниками на пухлых запястьях.

    – Не спрашивал он про чужих.

    – А если спросит, скажете?