56  

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Память об этих ужасных днях и ночах продолжала висеть над Парижем. Некоторые участники резни испытывали такие угрызения совести, что покончили с собой; другие сошли с ума и носились по улицам; кому-то казалось, что их преследуют призраки умерших. Они находили утешение, говоря со злобой и ненавистью о женщине, которую считали вдохновительницей кровопролития — об итальянке. Она была виновна во всех несчастьях Франции. Все это знали. Она управляла безумным королем. Карл страдал сильнее всех, однако не было заметно ни единого признака того, что Катрин мучают сожаления о содеянном.

Это действительно было так. Она не собиралась менять старые привычки. Она научилась не оглядываться назад и не собиралась делать это сейчас. Массовое убийство было необходимым в момент его совершения, и не следовало сожалеть о нем теперь. Катрин располнела; она давно не казалась такой здоровой. Один посланник написал своему правительству, что Катрин выглядит как женщина, оправившаяся после тяжелой болезни. Этим недугом был ее страх перед Филиппом Испанским, а лекарством стала резня, начавшаяся в канун для Святого Варфоломея.

Она редко чувствовала себя в такой безопасности, как зимой 1572 года и весной следующего года. Наваррец и молодой Конде приняли католическую веру — Наваррец с цинизмом, Конде — со стыдом. Авторитет этих двух принцев в стране упал; большинство спасшихся гугенотов сохранили и укрепили свою решимость. Они переносили несчастья и крепли духом, подвергаясь гонениям. Такое всегда происходило с фанатиками. Они потеряли Колиньи, Телиньи и Ларошфуко. Монтгомери был предупрежден и успел убежать из Сент-Жермена. Наваррец сдался почти мгновенно и принял католическую веру. Но гугеноты и не ждали многого от Наваррца. Самым горьким ударом для них стало предательство Конде. Они держали оборону в своем бастионе, Ла Рошели, и собирались причинить неприятности властям; понеся серьезные потери, они заметно ослабли, стали почти беззащитными. Катрин считали женщиной, спланировавшей массовое убийство.

Она с цинизмом изменила свой внешний вид и смешалась с парижской толпой, чтобы послушать, что говорят о королеве-матери. Она знала, что именно нечистая совесть людей заставляет их осуждать ее. Они перечисляли преступления Катрин, часто обвиняли ее в убийствах, к которым она не имела отношения.

— Кто такая эта убийца, отравительница, итальянка, правящая Францией? — спросил ее один торговец, когда она остановилась у его лотка с платком на голове, в засаленном пальто, надетом поверх поношенного платья. — У нее нет королевской крови. Она — дочь купцов. С тех пор, как она вышла замуж за сына короля Франциска, на нашу страну начали обрушиваться несчастья.

— Неприлично делать королевой Франции выскочку-итальянку, — согласилась Катрин. — Эта итальянка правит Францией, месье. Не заблуждайтесь на сей счет.

— Она действительно правит Францией. Наш бедный безумный Карл без ее влияния был бы не так уж и плох… так говорят люди. Но он — не король. Правит страной она. Катрин де Медичи отравила кардинала Шатильона, господина де Анделота и королеву Наварры. Она повинна в смерти адмирала де Колиньи, — продолжил торговец. — Она ответственна за организацию кровавой резни. По слухам, она убила своего сына, Франциска Второго… он умер раньше срока. Господин д'Аленсон страдал от жара — говорят, это тоже ее работа. Помните герцога де Буйонна, отравленного в Седане? За это преступление повесили его врача, но мы знаем, кто на самом деле виновен в этой смерти. Месье де Лонгвилль, принц Пуатьен, месье Лигнероль… Список можно продолжать бесконечно. Прибавьте к нему тех, кто погиб в ночь Святого Варфоломея. Перечень злодейств слишком длинен, мадам, чтобы одна женщина могла ответить за них.

— Даже для итальянки, — признала Катрин.

— О, мадам, вы сказали правду. Надеюсь, что однажды в ее бокал капнут итальянского яда. Я хочу этого, мадам. Это желание всего Парижа.

Она ушла с улыбкой на лице. Лучше заслужить ненависть, чем довольствоваться безразличием. Ей хотелось громко смеяться. Королева-мать правила Францией. Она радовалась, что люди понимают это.

На улицах Парижа люди пели песню о чей. Они не боялись делать это даже под окнами Лувра.

  • У Иезавель и Катрин
  • Много общего:
  • Первая погубила Израиль,
  • Вторая губит Францию
  • Иезавель поклонялась идолам,
  • Чуждым Священному писанию;
  • Катрин поддерживает католицизм,
  • Не гнушаясь предательств и жестокости.
  • Одна обрекла на смерть
  • Пророков Святого Господа,
  • Другая заставила умереть
  • Тех, кто чтил Евангелие.
  • Ужасная кара постигла Иезавель:
  • Она досталась псам на обед.
  • Но такой падалью, как Катрин,
  • Побрезгуют даже собаки.

Слова не принесут ей вреда. Она сама пела эту песню. «Приятно знать, — сказала она фрейлинам, — что парижане не собираются отдавать меня на съедение собакам». При этом она громко рассмеялась «Мои друзья, эти люди и правда любят меня. Им нравится думать об мне. Вы заметили, что даже подлый старый развратник кардинал Лоррен смотрит на меня едва ли не с любовью? Раньше такого не бывало. Он уже не молод и боится смерти; он всегда был трусом. Он носит кольчугу под мантией церковника. Но кардинал смотрит на меня с любовью, потому что он говорит себе „Мне осталось прожить немного. Скоро я предстану перед Господом“. Кардинал, мои друзья, — весьма набожный человек; думая о той жизни, какую он вел, он трепещет. Затем он смотрит на меня и говорит себе „По сравнению с королевой-матерью я — невинное дитя“. Поэтому он проникается ко мне любовью. То же самое справедливо в отношении парижан. Скакала ли я по улицам города в те августовские дни и ночи со шпагой в руке? Нет. А они — да. Поэтому их успокаивают мысли о моих злодеяниях. Они могут сказать: „По сравнению с королевой Иезавелью мы совершенно безгрешны“.

  56  
×
×