Том 5. Рассказы, юморески 1886

— Ах, да, чуть было не забыла! Вчера приезжала ко мне Нина Сергеевна и просила за одного молодого человека. Говорят, у нас в приюте вакансия открывается…

— Да, но это место уже другому обещано, — сказал директор и нахмурился. — И ты знаешь мое правило: я никогда не даю мест по протекции.

— Я знаю, но для Нины Сергеевны, полагаю, можно сделать исключение. Она нас как родных любит, а мы для нее до сих пор еще ничего хорошего не сделали. И не думай, Федя, отказывать! Своими капризами ты и ее обидишь и меня.

— А кого она рекомендует?

— Ползухина.

— Какого Ползухина? Это того, что на Новый год в собрании Чацкого играл? Джентльмена этого? Ни за что!

Директор перестал есть.

— Ни за что! — повторил он. — Боже меня сохрани!

— Но почему же?

— Пойми, матушка, что уж ежели молодой человек действует не прямо, а через женщин, то, стало быть, он дрянь! Почему он сам ко мне не идет?

После обеда директор лег у себя в кабинете на софе и стал читать полученные газеты и письма.

«Милый Федор Петрович! — писала ему жена городского головы. — Вы как-то говорили, что я сердцеведка и знаток людей. Теперь вам предстоит проверить это на деле. К вам придет на днях просить места письмоводителя в нашем приюте некий К. Н. Ползухин, которого я знаю за прекрасного молодого человека. Юноша очень симпатичен. Приняв в нем участие, вы убедитесь…» и т. д.

— Ни за что! — проговорил директор. — Боже меня сохрани!

После этого не проходило дня, чтобы директор не получал писем, рекомендовавших Ползухина. В одно прекрасное утро явился и сам Ползухин, молодой человек, полный, с бритым, жокейским лицом, в новой черной паре…

— По делам службы я принимаю не здесь, а в канцелярии, — сказал сухо директор, выслушав его просьбу.

— Простите, ваше превосходительство, но наши общие знакомые посоветовали мне обратиться именно сюда.

— Гм!.. — промычал директор, с ненавистью глядя на его остроносые башмаки. — Насколько я знаю, — сказал он, — у вашего батюшки есть состояние и вы не нуждаетесь, какая же вам надобность проситься на это место? Ведь жалованье грошовое!

— Я не из-за жалованья, а так… И все-таки служба казенная…

— Так-с… Мне кажется, через месяц же вам надоест эта должность и вы ее бросите, а между тем есть кандидаты, для которых это место — карьера на всю жизнь. Есть бедняки, для которых…

— Не надоест, ваше превосходительство! — перебил Ползухин. — Честное слово, я буду стараться!

Директора взорвало.

— Послушайте, — спросил он, презрительно улыбаясь, — почему вы не обратились сразу ко мне, а нашли нужным предварительно беспокоить дам?

— Я не знал, что это для вас будет неприятно, — ответил Ползухин и сконфузился. — Но, ваше превосходительство, если вы не придаете значения рекомендательным письмам, то я могу вам представить аттестации…

Он достал из кармана бумагу и подал ее директору. Под аттестацией, написанной канцелярским слогом и почерком, стояла подпись губернатора. По всему видно было, что губернатор подписал не читая, лишь бы только отделаться от какой-нибудь навязчивой барыни.

— Нечего делать, преклоняюсь… слушаю-с… — сказал директор, прочитав аттестацию, и вздохнул, — Подавайте завтра прошение… Нечего делать…

И когда Ползухин ушел, директор весь отдался чувству отвращения.

— Дрянь! — шипел он, шагая из угла в угол. — Добился-таки своего, негодный шаркун, бабий угодник! Гадина! Тварь!

Директор громко плюнул в дверь, за которой скрылся Ползухин, и вдруг сконфузился, потому что в это время входила к нему в кабинет барыня, жена управляющего казенной палаты…

— Я на минутку, на минутку… — начала барыня. — Садитесь, кум, и слушайте меня внимательно… Ну-с, говорят, у вас есть свободная вакансия… Завтра или сегодня будет у вас молодой человек, некто Ползухин…

Барыня щебетала, а директор глядел на нее мутными, осовелыми глазами, как человек, собирающийся упасть в обморок, глядел и улыбался из приличия.

А на другой день, принимая у себя в канцелярии Временского, директор долго не решался сказать ему правду. Он мялся, путался и не находил, с чего начать, что сказать. Ему хотелось извиниться перед учителем, рассказать ему всю сущую правду, но язык заплетался, как у пьяного, уши горели и стало вдруг обидно и досадно, что приходится играть такую нелепую роль — в своей канцелярии, перед своим подчиненным. Он вдруг ударил по столу, вскочил и закричал сердито: