Глоток перед битвой

– Этот каждый слишком глуп, – сказал он.

– И слишком зол, – добавил я.

Мы помолчали, потом, все так же, не произнося ни слова, налили еще и выпили – на этот раз помедленней. Минут через пять Ричи спросил:

– Как ты, кстати, чувствуешь себя после сегодняшней передряги?

Сговорились они все, что ли?

– Нормально, – отвечал я.

– Правда?

– Правда. По крайней мере, мне так кажется. – Я поглядел на него, и мне почему-то захотелось, чтобы наши взгляды встретились. – Дженна была хорошим человеком. Порядочным человеком. И всего-то навсего... ей захотелось – раз в жизни, – чтобы об нее не вытирали ноги.

Ричи посмотрел на меня и, перегнувшись через стол, протянул стакан:

– Ты заставишь их заплатить за ее смерть, Патрик?

Я подался к нему. Мы чокнулись.

– С большими процентами. И пусть не обижаются.

Глава 15

Ричи ушел в первом часу ночи, а я вместе с бутылкой перебрался из офиса в квартиру. Не обращая внимания на моргающую красную лампочку автоответчика, включил телевизор, рухнул в свое кожаное кресло и, потягивая из горлышка, стал смотреть Леттермэна, но каждый раз, когда в кадре возникал приспущенный флаг, передо мной представала дергающаяся в пляске смерти Дженна. Обычно я не злоупотребляю горячительными, но на этот раз высосал «Гленливет» до донышка. Мне хотелось отрубиться и обойтись без снов.

Ричи сказал, что имя Сосия ему откуда-то знакомо, но – не более того. Я прикинул, что же мне известно. Куртис Мур – член шайки «Рэйвенские святые», Дженну он убил, вероятней всего, выполняя чье-то поручение, и поручение это дал ему Сосия, муж – или бывший муж – Дженны. Сосия состоял с сенатором Брайаном Полсоном в столь дружеских отношениях, что они фотографировались вместе. При нашей первой встрече сенатор шарахнул по столу кулаком, прибавив: «Это не шутки, Кензи!» Да уж, какие тут шутки. Дженну расстреляли. Больше – и значительно больше – сотни уличных головорезов, смерти не боящихся точат на меня зубы. Хороши шутки. Завтра предстоит ланч с Малкерном и его командой. Здорово я набрался. Дженна убита, Куртис Мур остался без ноги. Я пьян. Призрак в пожарной каске склубился из тьмы в углу за телевизором, экран стал расплываться перед глазами. Бутылка была пуста.

Герой ударил меня пожарным топором по голове, я вздрогнул и выпрямился в кресле. Тускло мерцал экран. Я осоловело поглядел на часы – четверть пятого утра. Жидкий огонь разливался где-то на уровне диафрагмы. Топор, снеся мне полчерепа, оголил нервы. Я выбрался из кресла и побрел в ванную, где меня долго выворачивало. Я спустил воду в унитазе и лег на холодный кафель пола. Комната насквозь провоняла «Гленливетом», страхом, смертью. Второй раз за трое суток меня тошнит. Может, это булимия?

Накатила очередная волна рвоты. Потом полчаса примерно я чистил зубы, потом шагнул под душ, потом сообразил, что забыл раздеться, и исправил это упущение. Когда все это кончилось, уже рассвело. Три таблетки тайленола – и я рухнул в постель, надеясь, что вместе с рвотой из меня вышло и все то, что томило меня страхом и не давало уснуть.

Следующие три часа я то проваливался в забытье, то выныривал из него, и, слава богу, никто не пришел ко мне в гости – ни Дженна, ни Герой, ни нога Куртиса Мура. Иногда и повезет.

– Ненавижу, – сказала Энджи. – Я... это... ненавижу.

– И зря. Тебе очень идет.

Она послала мне свой знаменитый взгляд и снова яростно заерзала по сиденью такси, оправляя юбку.

Дело в том, что Энджи надевает юбку примерно так же часто, как принимается за стряпню, но первое приносит мне гораздо меньше разочарования. И как бы она ни шипела, для нее, я думаю, все это вовсе не такая уж пытка, как она старается изобразить. Ее туалет – настолько обдуманный, чтобы при виде его невольно вылетало восторженное «ах!» – состоял из темно-клюквенной шелковой блузки и черной замшевой юбки. Волосы, откинутые со лба, она заколола над левым ухом, распустив их вдоль правой щеки, причем одна прядь завивалась как раз под глазом. В результате взгляд становился просто смертоносным. Юбка была ужасно узкая, и Энджи все время обдергивала подол и вертелась на сиденье, пристраиваясь поудобнее. Картина в целом получалась не слишком безотрадная.

На мне был серый двубортный костюм в «елочку» с едва заметной черной полоской. Пиджак обтягивал мне бедра, как того требовала нынешняя мода, но все же ее создатели к мужчинам обычно снисходительнее, чем к женщинам, а потому, садясь, я мог расстегнуться.