Поглядев на него в зеркало, я кивнул:
– Если надо, я могу заплатить сегодня ближе к вечеру.
– Не надо. Я знаю, где ты живешь. – Он улыбнулся, а улыбка у Буббы такая, что может на месяц лишить человека сна. – Если что будет нужно, только скажи – днем, ночью, это все равно. – В дверях он задержался. – Пиво скоро будем пить?
– В самое ближайшее время.
– Славно.
Он помахал на прощание и вышел, а я остался с тем чувством, которое неизменно возникало у меня после его ухода, – на этот раз пронесло, не взорвалось.
Покончив с галстуком, я подошел к кровати. Между гранатами лежали два ствола – «смит-вессон» 38-го калибра и никелированный девятимиллиметровый браунинг. Его я, надев пиджак, сунул в кобуру под мышку, а «смит» спрятал в боковой карман. Потом полюбовался на свое отражение – отеки на лице сошли, и губы почти зажили. Фонарь на скуле пожелтел, ссадины потеряли первозданную алость и стали розовыми. Не то чтобы глаз не оторвать, но и на участника конкурса «Человек-слон» я уже не был похож. Можно появиться на людях и не опасаться, что в тебя будут тыкать пальцем и хихикать. А на тот случай, если кто осмелится, имелось верное средство – стрелять на поражение.
Я поглядел на гранаты, решительно не представляя себе, как с ними обращаться. Крепло опасение, что, как только я закрою за собой дверь, они скатятся с кровати и разнесут все здание. И потому я бережно взял их и положил в холодильник. Пусть тот, кто вломится ко мне с целью похищения пива, знает – люди здесь живут серьезные.
Когда я подъехал, Энджи сидела на ступеньках своего крыльца. На ней была белая блузка и черные, суживающиеся книзу брюки. Она-то, в отличие от меня, выглядела первоклассно, но я ей об этом не сказал.
Она влезла в машину, и довольно долго мы ехали, не произнося ни слова. Я специально поставил кассету с записями Визжащего Джея Хоукинса, но моя спутница лишь вздрогнула – и больше ничего, хотя любит его так же сильно, как когда ее называют «цыпочка». Она продолжала курить и так внимательно вглядываться в проносившийся за окном Дорчестер, словно только что эмигрировала сюда.
Когда въехали в Маттапан, кассета кончилась, и я сказал:
– Обожаю его. Сейчас перемотаю, послушаем еще раз. Век бы слушал.
Энджи грызла ноготь.
Я все-таки сменил Джея на группу «У-1», но Энджи словно хватанула вместе с утренним кофе добрую дозу лития – она сидела как каменная, хотя обычно начинает извиваться при первых тактах.
Мы уже добрались до Ямайка-плэйн-паркуэй, а дублинские ребята – до «Воскресенье, чертово воскресенье», когда она наконец разверзла уста:
– Я думаю. Не дергай меня.
– Какой смысл влагаете вы в эту фразу?
Она повернулась на сиденье, придерживая бившуюся от ветра прядь:
– Хоть ненадолго брось свои «красотка», свои предложения вместе принять душ и тому подобное.
– Привычка – вторая натура.
– Я не желаю быть привычкой, – сказала она.
– Сдаюсь, – кивнул я. – Очко в твою пользу. Может быть, хочешь недельку отдохнуть?
– Не хочу. – Она поджала под себя левую ногу. – Я люблю работать. Я должна все обдумать. Мне нужна твоя поддержка, а не заигрывания.
Я поднял правую руку, словно давая присягу:
– Поддержку получишь, – и едва не прибавил «прелесть моя» или что-то в этом роде, но в последнюю минуту удержался. Допускаю, что моя матушка произвела на свет дурня, но никак не самоубийцу.
– Бубба успел заскочить к тебе? – спросила она.
– Как же, как же, гостинцев принес. – Я извлек из кармана и протянул ей «смит-вессон».
– Временами он бывает ужасно сентиментальным.
– Предложил мне партию «стингеров» на тот случай, если мы захотим устроить где-нибудь государственный переворот.
– Говорят, в Коста-Рике умопомрачительные пляжи.
– Решено! Едем в Коста-Рику. По-испански говоришь?
– Я надеялась на тебя.
– Я два раза брался и бросал. Не знать язык и не суметь его выучить – разные вещи.
– Зато ты знаешь латынь.
– Стало быть, свергнем режим Юлия Цезаря!
Слева уже показалась кладбищенская ограда, и Энджи приглушенно воскликнула: «Матерь Божья!»
Мы ожидали увидеть похороны, приличествующие уборщице – то есть предпоследнего разряда, – однако все вокруг кладбища было заставлено машинами. Несколько раздолбанных такси, черный «БМВ», серебристый «Мерседес», «Мазератти», парочка «RX-7», целый эскадрон патрульных автомобилей, возле которых прохаживались, оглядывая место действия, полицейские.