В тени граната

— Но я уже выздоровел. Я не желаю, чтобы мои подданные говорили обо мне так, как будто меня вот-вот положат в гроб. Скажи им, чтоб устраивали этот брак. Скажи им, что это желание их монарха.

— Ты не должен беспокоиться о свадьбах, Генрих. Тебе нужно о себе думать.

Он взял ее руку и погладил.

— Я король, Кейт, и у короля первые мысли о его подданных.

Катарина нежно его поцеловала и в этот момент счастья, казалось, почти вернула свою утраченную молодость.

Он не мог просить, чтобы к нему привели Бесси, поэтому решил через день-два встать на ноги. Однако, он мог принимать своих старых друзей, его посетили и Брайан, и Комптон, Брэндон и Кэрью — вскоре из комнаты больного стал доноситься смех.

Впервые в жизни Генрих заинтересовался болезнью и захотел заняться приготовлением настоев. Во время болезни он страдал от каких-то язв, появившихся по всему телу, и одна из них — на ноге — не зажила как другие. Ее лечили мазями и пастами, и он проявил большой интерес к их приготовлению, хотя, как знала Катарина, посмеялся бы над этим несколько месяцев назад.

У Комптона оказалась такая же язва, и это послужило дальнейшему сближению между этими двумя. В один из дней, когда Катарина зашла к больному, оказалось, что Комптон положил свою голую ногу королю на постель, а Генрих сравнивает язву своего друга со своей.

В результате лечения язва у Генриха начала заживать, и гот, полный энтузиазма, решил залечить язву у Комптона. Чтобы не думать о Бесси, он вместе с Комптоном составлял мази, в которые, как он верил, нужно добавить истолченный жемчуг, чтобы они стали целебными. Прежде чем появиться в обществе, он решил подождать, пока окрепнет, потому что на балах, маскарадах и банкетах он должен выглядеть, как прежде — в танцах королю следует прыгать выше других, никогда не уставая.

Так проходили дни выздоровления, и Генрих продолжал с тоской думать о своей Бесси, которая стала леди Тейбуа.

* * *

Пришла весна и теперь, когда король поправился, у него было два больших желания — быть с Бесси и подготовиться к войне с Францией.

Он отослал Чарльза Брэндона во Фландрию, даровав ему титул герцога Саффолкского. Он сделал это по двум причинам — чтобы тот продолжал ухаживать за Маргаритой Савойской и чтобы составить планы прибытия армии весной или в начале лета.

Генрих испытал облегчение, когда Чарльз исчез с глаз, так как страстная влюбленность юной Марии в этого человека начала его тревожить. Марию следовало подготовить к тому, чтобы она приняла Карла, внука Максимилиана и Фердинанда; но когда Генрих думал об этом бледном юноше с глазами навыкате и, по-видимому, замедленным развитием, его охватывал ужас за свою смышленую и красивую сестру. Ему нужно будет напомнить ей, что королевские браки заключаются по политическим соображениям. Я женился на моей жене потому, что она дочь испанского короля, частенько напоминал он себе и ему нравилась эта мысль, так как служила еще одним оправданием его неверности. Как можно ожидать верности от королей, когда они женятся не по любви, а в интересах государственной политики? Он уже забыл, что сам решил жениться на Катарине и сделал это вопреки сопротивлению.

Катарина все еще оставалась в неведении, хотя у нее было печальное предчувствие.

Дни проходили очень приятно, и Генрих продолжал относиться к своей королеве с предупредительностью и добротой.

Они с Бесси часто встречались, и их излюбленным местом встречи была охотничья сторожка, которую Генрих прозвал Иерихоном. Она находилась в Эссексе близ поместья Нью-Холл, принадлежащего семейству Ормонд. Время от времени Генрих наезжал в это поместье, которое нравилось ему из-за близости к Иерихону. Томас Болейн, всячески старающийся завоевать расположение короля, был сыном одной из дочерей графа Ормонд; честолюбивый Болейн был всегда готов к королевскому визиту и обеспечить тайну посещений королем Иерихона вместе с леди Тейбуа.

Так в приятном настроении проходили дни, и когда Катарина смогла сообщить Генриху, что опять беременна, тот заявил, что очень рад и что нужно устроить маскарад, чтобы отпраздновать это счастливое известие.

ФРАНЦУЗСКИЙ БРАК

Лежа в кровати, вокруг которой были задернуты изысканные занавеси, Томас Уолси чувствовал себя отгороженным от мира вместе с госпожой Винтер.

Он был с ней откровеннее, чем с кем-либо еще, потому что полностью ей доверял. Эти разговоры с ней доставляли ему особое наслаждение из-за его гордыни — той неотъемлемой части его натуры, которая в какой-то степени побуждала его подыматься наверх, к власти, и которой, он знал, ему нужно постоянно остерегаться, потому что точно также, как она заставила его совершить этот головокружительный взлет, она могла и привести его к краху. Он должен прятать от остального мира свою гениальность, то, как он всегда на один шаг опережал других, как всегда знал, что может случиться и что нужно выждать... терпеливо, приготовившись прыгнуть на нужное место на полсекунды раньше, чем другие заметят этот прыжок, так что создавалась видимость, что он всегда занимал это устойчивое положение.