Том 12. Пьесы 1889-1891

Дядин. Чрезвычайно рад. Вот ты, Миша, сердишься, а у меня на душе невыразимо отрадно! Как будто сидит у меня в груди птичка и песенку поет.

Хрущов. Радуйся.

Пауза.

У тебя в груди птичка, а у меня жаба. Двадцать тысяч скандалов! Шиманский продал свой лес на сруб… Это раз! Елена Андреевна бежала от мужа, и теперь никто не знает, где она. Это два! Я чувствую, что с каждым днем становлюсь все глупее, мелочнее и бездарнее… Это три! Вчера я хотел рассказать тебе, но не мог, не хватило храбрости. Можешь меня поздравить. После покойного Егора Петровича остался дневник. Этот дневник на первых порах попал в руки Ивана Иваныча, я был у него и прочел раз десять…

Юля. Наши тоже читали.

Хрущов. Роман Жоржа с Еленой Андреевной, о котором трезвонил весь уезд, оказывается подлой, грязной сплетней… Я верил этой сплетне и клеветал, заодно с другими, ненавидел, презирал, оскорблял.

Дядин. Конечно, это нехорошо.

Хрущов. Первый, кому я поверил, был ваш брат, Юлечка! Хорош тоже и я! Поверил вашему брату, которого не уважаю, и не верил этой женщине, которая на моих же глазах жертвовала собой. Я охотнее верю злу, чем добру, и не вижу дальше своего носа. А это значит, что я бездарен, как все.

Дядин (Юле). Пойдемте, детка, на мельницу. Пускай он, злюка, тут работает, а мы с вами погуляем. Пойдемте… Работай, Мишенька. (Уходит с Юлей.)

Хрущов (один; разводит в блюдечке краску). Раз ночью я видел, как он прижался лицом к ее руке. У него в дневнике подробно описана эта ночь, описано, как я приехал туда, что говорил ему. Он приводит мои слова и называет меня глупцом и узким человеком.

Пауза.

Слишком густо… Надо посветлее… А дальше он бранит Соню за то, что она меня полюбила… Никогда она меня не любила… Кляксу Сделал… (Скоблит бумагу ножом.) Даже если допустить, что это немножко верно, то все-таки нечего уж об этом думать… Глупо началось, глупо кончилось…

Семен и рабочие несут большой стол.

Что это вы? К чему это?

Семен. Илья Ильич велел. Господа из Желтухина приедут чай пить.

Хрущов. Покорно благодарю. Значит, насчет работы придется отложить попечение… Соберу все и уйду домой.

Входит Желтухин под руку с Соней.

6

Хрущов, Желтухин и Соня.

Желтухин (поет). «Невольно к этим грустным берегам ^* меня влечет неведомая сила…»

Хрущов. Кто это там? А! (Спешит уложить в ящик рисовальные принадлежности.)

Желтухин. Еще один вопрос, дорогая Софи… Помните, в день рождения вы завтракали у нас? Сознайтесь, что вы хохотали тогда над моей наружностью.

Соня. Полноте, Леонид Степаныч. Можно ли это говорить? Хохотала я без причины.

Желтухин (увидев Хрущева). А, кого вижу! И ты здесь? Здравствуй.

Хрущов. Здравствуй.

Желтухин. Работаешь? Отлично… Где Вафля?

Хрущов. Там…

Желтухин. Где там?

Хрущов. Я, кажется, ясно говорю… Там, на мельнице.

Желтухин. Пойти позвать его. (Идет и напевает.) «Невольно к этим грустным берегам…» (Уходит.)

Соня. Здравствуйте…

Хрущов. Здравствуйте.

Пауза.

Соня. Что это вы рисуете?

Хрущов. Так… неинтересно.

Соня. Это план?

Хрущов. Нет, лесная карта нашего уезда. Я составил.

Пауза.

Зеленая краска означает места, где были леса при наших дедах и раньше; светло-зеленая — где вырублен лес в последние двадцать пять лет, ну, а голубая — где еще уцелел лес… Да…

Пауза.

Ну, а вы что? Счастливы?

Соня. Теперь, Михаил Львович, не время думать о счастье.

Хрущов. О чем же думать?

Соня. И горе наше произошло только оттого, что мы слишком много думали о счастье…

Хрущов. Так-с.

Пауза.

Соня. Нет худа без добра. Горе научило меня. Надо, Михаил Львович, забыть о своем счастье и думать только о счастье других. Нужно, чтоб вся жизнь состояла из жертв.

Хрущов. Ну, да…

Пауза.

У Марьи Васильевны застрелился сын, а она все еще ищет противоречий в своих брошюрках. Над вами стряслось несчастье, а вы тешите свое самолюбие: стараетесь исковеркать свою жизнь и думаете, что это похоже на жертвы… Ни у кого нет сердца… Нет его ни у вас, ни у меня… Делается совсем не то, что нужно, и все идет прахом… Я сейчас уйду и не буду мешать вам и Желтухину… Что же вы плачете? Я этого вовсе не хотел.

---