101  

— Во всяком случае, они не считали терроризм достойным занятием.

— А ты знаешь, когда терроризм — действительно достойное занятие? — спросил Диури, направляя на Фалькона меловую палочку своей французской сигареты. — Терроризм считался достойным занятием, когда евреи боролись с британцами за право создать сионистское государство. При этом он считался недостойным занятием, когда палестинцы применяли экстремальные меры против евреев, чтобы вернуть себе землю и собственность, которую у них, у палестинцев, отобрали. Террористы становятся приемлемыми фигурами, когда они набирают достаточно силы, чтобы их можно было признать борцами за свободу. Когда же они слабы и лишены гражданских прав, они — просто обычные кровавые убийцы.

— Но мы сейчас не об этом, — возразил Фалькон, стараясь побороть разочарование оттого, что разговор снова уходит в сторону.

— Это ощущение никуда не денется, — продолжал Диури. — Острая игла несправедливости раздирает нутро каждого араба. Они знают: то, что делают эти безумные фанатики, — неправильно. Но чувство обиды оказывает странное воздействие на сознание человека. Униженность идет рука об руку с экстремизмом. Возьми хотя бы Германию перед Второй мировой. Сила чувства униженности в том, что оно — глубоко личное. Каждый может это подтвердить, вспомнив свою первую детскую обиду. Экстремисты вроде бен Ладена или Заркави[67] отлично понимают, что обида становится по-настоящему опасным чувством, когда она делается коллективной, поднимается на поверхность и снабжается ясной целью для того, чтобы эту обиду можно было проявить. Вот чего хотят террористы. Вот какова конечная цель их акций. Они словно говорят: «Смотрите, если мы сможем сделать все это вместе, значит, мы сильны».

— А что потом? — поинтересовался Фалькон. — Так ты дойдешь до славных времен Средневековья.

— Вперед, в прошлое, — произнес Диури, сминая сигарету в серебряной ракушке пепельницы. — Я не уверен, что мы должны платить такую цену, чтобы утолить свои обиды.

— Ты когда-нибудь слышал о такой организации — ВОМИТ? — спросил Фалькон.

— Это антимусульманский сайт, здесь к нему относятся с большой злобой, — ответил Диури. — Сам я его не видел.

— Как я понимаю, на сайте перечисляются жертвы мусульманских акций против гражданского населения, причем не только в западном мире, но и атаки мусульман против мусульман, например, террористов-самоубийц, взрывавших иракских полицейских-новобранцев, женщин, убитых «во имя чести», групповые изнасилования, призванные «вселить стыд»…

— К чему ты клонишь, Хавьер? — спросил Диури, прищурившись. — Ты хочешь сказать, что в деятельности этой организации есть какой-то смысл?

— Насколько я знаю, они не вкладывают в это никакого смысла, они просто ведут счет.

— А название сайта?

— «Vomit» выражает отвращение…

— Видишь ли, жизнь мусульманина ценится на Западе сравнительно дешево. Подумай о том, как высоко оценили жизнь каждого из трех тысяч погибших в башнях-близнецах, сколько средств было вложено в каждого из взорванных мадридских пассажиров, общим числом сто девяносто один, или в пятьдесят с лишним человек, которые погибли при взрывах в Лондоне. А теперь оцени стоимость ста тысяч мирных иракцев, которые отдали свои жизни во время операций, предшествовавших вторжению. Стоимость считается нулевой. Я не уверен, что эти смерти вообще кто-то регистрировал, — проговорил Диури. — Был ли сайт, где перечислялись жертвы сербских зверств в Боснии? А нападений индуистов на индийских мусульман?

— Не знаю.

— Вот почему ВОМИТ — антимусульманская организация. Они выделяют акции немногочисленных фанатиков и взваливают вину за эти акции на весь регион, — произнес Диури. — Если бы ты сказал мне, что это они взорвали вчера мечеть в Севилье, я бы не удивился.

— Они обозначили свое присутствие, — сказал Фалькон. — Наша разведслужба, СНИ, знает о них.

— А еще о ком знает СНИ? — раздраженно спросил Диури.

— Ситуация очень запутанная, — проговорил Фалькон. — И мы ищем умных людей со связями, которые могут получать нужную информацию и которые хотят помочь нам.

Фалькон посасывал чай, мысленно благодаря собеседника за этот поворот беседы. Наконец-то удалось высказать вопрос открыто. Ему не верилось, что он сумел это произнести. Похоже, не верилось в это и Якобу Диури, который, моргая, сидел по другую сторону инкрустированного столика.


  101  
×
×