Если судьба хочет сыграть с кем-нибудь злую шутку, она посылает ему Яну...
— Если ты хо-че-шь, что-бы я те-бе по-верил, ты долж-на испол-ни-ть свой супру-жеский долг пря-мо сей-час.
— Как это сейчас? — Я отползла на несколько шагов. — Сейчас я не могу. Я слишком слаба и плохо себя чувствую. Секс должен происходить по обоюдному желанию, другой секс считается насилием. Ты же не насильник, ты нормальный человек. А если ты нормальный, то ты должен знать, что супружеские обязанности выполняются только после того, как люди женятся.
— Но ве-дь с тем, ко-го ты лю-би-шь, ты спала. И вы не бы-ли в бра-ке…
— Мы собирались пожениться.
— Мы с то-бой то-же со-би-раем-ся.
— Ты слишком торопишь события. Так нельзя. Давай завтра же начнем подготовку к свадьбе. Прямо завтра же. Я тебя умоляю. У нас будет первая брачная ночь на белоснежных простынях. У нас будет все, как у всех нормальных людей.
— Я хо-чу пря-мо сей-час, — резко перебил меня урод и начал расстегивать ширинку.
Я замотала головой и с ужасом посмотрела на его маленький, недоразвитый пенис. Он был точно такой же корявый, как и сам урод.
— Я не могу без воды…
Урод стал подносить свой стручок к моему лицу, а я опять бормотала, словно в бреду.
Страшный приступ тошноты буквально раздирал мое горло и был готов вырваться наружу в любой момент. Тяжело задышав, я затрясла головой и плотно сжала кулаки для того, чтобы оказать сопротивление.
— Я хочу воды…
— Ты по-лу-чи-шь во-ды, то-ль-ко для на-чала сде-лаешь мне xo-po-шо.
— Нет. Я хочу пить. Ты даже не представляешь, как я хочу пить…
Когда урод прикоснулся ко мне своей корявой ручонкой, я сморщилась и поняла, что начинаю терять сознание. В ушах загудело.
…А затем я услышала глухой щелчок. Точно такой, как в ту ночь, когда я выстрелила в пахана.
Значит, это был выстрел. Но только в кого? Если я еще не потеряла сознание, значит, я жива. Я чувствую свое тело и, самое главное, я не чувствую боли. Выдержав несколько томительных секунд, я открыла глаза и увидела Макса. Он откинул от меня тело урода и помог мне встать.
— Ты живая?
— Живая.
— Идти-то сможешь?
— Попробую. Я хочу пить.
— У меня с собой ничего нет. Сейчас попьешь на кухне.
— Я хочу пить, — повторила я и свалилась на холодный пол.
— Я сейчас принесу.
Макс выбежал из комнаты, оставив дверь открытой. Я собрала последние силы, села и оперлась о стену. Рядом со мной лицом вниз лежал урод, в его горбу виднелась рана, из которой текла кровь.
— Эй, Лешик, ты мертв?!
Каждое слово давалось мне с огромным трудом — во рту страшно пересохло и язык практически отказывался двигаться.
Вернулся заметно побледневший Макс. Он протянул мне фляжку с водой и сел на корточки рядом с уродом. Я стала жадно пить холодную воду, смачивать лицо и руки.
— Сразу много не пей, а то будет плохо.
— Не могу.
— Нужно постепенно.
Макс взял урода за руку и попытался нащупать пульс.
— Мертв, — сказал он, откинул безжизненную руку и почесал свой затылок пистолетом.
— Ты уверен?
— Пульса нет. Я попал ему прямо в горб. Знаешь, я не хотел его убивать. Я и сам не знаю, как это получилось… Я увидел, что он стоит рядом с тобой, спустив свои штаны, и ты… такая бледная, почти умирающая… Я даже не знал, что он здесь. Уже глубокая ночь. Все в доме спят. Я думал, что он тоже спит.
Я отбросила пустую фляжку и приподнялась.
Затем посмотрела на мертвого урода безразличным взглядом и, покачиваясь из стороны в сторону, произнесла:
— Ты его не убил. Он бессмертный. Этот дом населен привидениями. В нем никто не умирает. Сейчас он немного полежит, затем очухается и завтра выйдет к столу как ни в чем не бывало. Да и с горбом у него будет полный порядок.
Макс решил, наверное, что у меня бред. Он помог мне подняться, — я едва держалась на ногах.
— Господи, ты совсем слаба. Ты хоть сможешь передвигаться?
— Постараюсь.
— Постарайся, пожалуйста. Сейчас мы отсюда сбежим.
— Правда?
— Ну, конечно.
— А я думала, что мне придется жить в этом дурдоме до конца моих дней. И конец, наверно, уже был бы не за горами.
Макс оглянулся на распростертое тело.
— Видит бог, я не хотел его убивать. — Он тяжело вздохнул и крепко обхватил мою талию.
— Не бери в голову, — отмахнулась я. — Ты его не убил. Завтра он оживет. В этом доме никто не умирает. В них можно палить хоть каждый день…
— Ну что ты такое говоришь? У него нет пульса.