Белка в колесе фортуны

Федор остановился и, давая возможность наследнице сделать вокруг него почетный круг ритуального танца, замер.

– Свобода! Да здравствует равенство и братство! Да здравствует мир во всем мире!

Она закинула голову назад и закружилась на месте. Море, деревья, песок – все мелькало и сливалось в сплошную бежево-зеленую полосу. В полосу радости и счастья.

– Осторожно! – воскликнул Федор, когда, качнувшись, Катя потеряла равновесие. Он быстро шагнул вперед и взял ее за руку. – Упадешь же, Ольга…

В ушах у Кати сразу зазвенело, а потом, наоборот, стало абсолютно тихо. Как он ее назвал?.. Как?..

– Не беспокойтесь, я твердо стою на ногах, – резко сказала она и выдернула свою руку из его руки.

Нестерпимая обида захлестнула душу. И резко стало холодно…

– Катя, я…

Федор и сам не мог понять, как у него вылетело это имя – сейчас он не думал об Ольге и тем более не ассоциировал одну девушку с другой. Но у него была своя размеренная, привычная жизнь, и эта жизнь предательски вылезла на поверхность. Эту жизнь он не собирался менять так быстро, да и незачем было ее менять – никто не желал впускать его в свое сердце, и никто не собирался стучаться в его душу. Ну так что… все по-честному? Федор стиснул зубы и попытался отодвинуть в сторону вспыхнувшее чувство вины, но сделать этого не смог – что-то мешало, что-то скребло…

– Не надо ничего объяснять. Мне это не интересно! – выпалила Катя, развернулась и побежала на свою половину острова. Тук-тук-тук, тук-тук-тук – учащенно билось сердце, а в глазах уже блестели слезы…

Первая запись в дневнике (листок вырван, аккуратно сложен и спрятан на дно чемодана):

«Мне хочется плакать – долго и сильно… Я чувствую себя совершенно беспомощной и глупой. Почему… почему так обидно? И зачем я вспылила, зачем убежала?.. Почему не перевела все в шутку, мне же абсолютно все равно, что творится в его душе – кого он любит и с кем встречается.

Да может быть, Ольга – это вообще его домработница!!!

Глупо, как же глупо!

И стыдно…

Хотя мне стыдиться нечего. Не-че-го! И пусть он думает, что хочет – мне это безразлично!

Он чужой человек. Чужой.

Как теперь с ним себя вести?

Теперь он считает…

Неужели я…

Нет.

Нет, нет и еще раз нет!»

Вторая запись в дневнике – каждая строчка подчеркнута, а текст обведен почти ровным овалом:

«Я пойду учиться и стану самой умной.

Я буду работать от зари до зари.

Я добьюсь всего, чего только можно добиться и чего нельзя – тоже.

Я НЕ ТАКАЯ, КАК ВСЕ, И ВЫ ЭТО УВИДИТЕ! Вы это ПОЙМЕТЕ И ПОЧУВСТВУЕТЕ!

Спокойной ночи, Карл Антонович. Спокойной ночи».

Глава 15

– Доброе утро, Катенька! Я рад тебя видеть живой и здоровой!

Карл Антонович качнул лодку в неуклюжей попытке поцеловать наследницу в щеку. Катя увернулась и гневно сдвинула брови на переносице. Этого мгновения она ждала десять дней и десять ночей… О! Какую речь она заготовила для своего хитрого дядюшки – какую длинную, обвинительную, наполненную гневом речь!

– И я вас… тоже очень рада видеть, Карл Антонович, – процедила она и покосилась на Архипова, который, развалившись на скамейке, сдержанно ожидал, когда же закончится торжественная церемония встречи и сухощавый помощник капитана заведет мотор.

– Знаю, знаю, – усмехнулся Карл Антонович, – ты хочешь предъявить мне кучу претензий, и, веришь ли, я их с удовольствием выслушаю. – Он сощурился и побарабанил пальцами по бортику лодки. – И во многом ты будешь права… но истина так многогранна, так сложна…

– Не надо, – прошипела Катя, сверкая глазами. – Не надо говорить эту чушь! Мы с вами не договаривались, что я буду здесь жить практически в одних трусах, без еды!

– Если выразиться точнее, то мы не оговаривали этот вопрос, а, значит, правых и виноватых в данном случае быть не может. Ты не проявила предусмотрительности, а я этим воспользовался. Вот и все.

– Вот и все?!

– Да. Это в будущем тебя научит…

– Ах, да! Я совсем забыла, что вы взялись преподать мне суровую правду жизни! Кстати, семнадцать тысяч четыреста долларов из моих двадцати отдайте Федору Дмитриевичу – теперь они принадлежат ему. Он, знаете ли, тоже решил меня немного поучить…