Похититель школьных завтраков

– Думаю, да.

– Хорошо, тогда заходите ко мне в комиссариат сегодня около пяти вечера.

– Не могу.

– Ну, тогда завтра.

– И завтра не могу. Я парализована.

– Понятно, я приду сам. Можно прямо сейчас?

– Пожалуйста. Я не выхожу из дома.

– Где вы живете, синьора?

– Спуск Гранет, двадцать три. Меня зовут Клементина Вазиле Коццо.

По пути Монтальбано окликнули. Это был майор Марнити, он сидел в Албанском кафе с офицером помоложе.

– Разрешите представить вам лейтенанта Пьёвезан, капитана патрульного катера «Молния», того, что…

– Монтальбано. Очень приятно, – сказал комиссар. На самом деле ему вовсе не было приятно: он едва отделался от этой истории с рыболовецким судном, почему его постоянно пытаются в нее втянуть?

– Выпейте с нами кофе.

– Я правда занят.

– Всего пять минут.

– Ладно, только не надо кофе.

Он сел.

– Расскажите ему, – сказал Марнити Пьёвезану.

– По мне, так все это выдумки.

– Что выдумки?

– По мне, вся эта история с рыболовецким судном вилами на воде писана. Мы получили сообщение от «Сантопадре» в час ночи, они дали нам свои координаты и сказали, что у них на хвосте катер «Рамех».

– А какие были координаты? – не удержался комиссар.

– Рядом с нашими территориальными водами.

– И вы помчались.

– На самом деле им должна была помочь «Гроза», она находилась ближе.

– А почему «Гроза» этого не сделала?

– Потому что часом раньше получила сигнал СОС от другого судна, его через пробоину заливало водой. За «Грозой» туда же отправился «Гром», и так большой сектор моря остался без охраны.

«Гром, молния, гроза – у нас на флоте всегда штормит», – подумал Монтальбано, а вслух сказал:

– И конечно, они не обнаружили никакого судна, терпящего бедствие.

– Конечно. Да и я, когда прибыл на место, не нашел там ни «Сантопадре», ни «Рамеха», который, между прочим, вообще в ту ночь не дежурил. Не знаю, что и сказать, но чую неладное.

– А именно? – спросил Монтальбано.

– Да что, контрабанду, – ответил Пьёвезан.

Комиссар поднялся со стула и разочарованно развел руками:

– Но что мы можем сделать? Расследованием теперь занимаются в Трапани и Мазаре.

В Монтальбано умер великий актер.

– Комиссар! Доктор Монтальбано! – его снова окликнули. Удастся ли ему затемно добраться до синьоры – или синьорины? – Клементины? Он обернулся и увидел, что его догоняет Галло.

– В чем дело?

– Ни в чем. Увидал вас – вот и окликнул.

– Куда идешь?

– Мне Галлуццо позвонил из конторы Лапекоры. Вот куплю ему что-нибудь перекусить и посижу за компанию.

Дом № 23 по спуску Гранет стоял прямо напротив дома № 28 и был похож на него как две капли воды.

Клементина Вазиле Коццо оказалась хорошо одетой дамой лет шестидесяти. Она сидела в инвалидном кресле. Квартира сверкала чистотой. Сама она устроилась у завешанного окна, а комиссару предложила расположиться на стуле напротив.

– Я вдова, – начала она, – но благодаря моему сыну Джулио ни в чем не нуждаюсь. Работала учительницей начальных классов, теперь на пенсии. Сын нанял горничную, которая заботится обо мне и о доме. Она приходит три раза в день: по утрам, в полдень и вечером, когда я ложусь спать. Невестка любит меня, как родная дочь: и она, и Джулио навещают меня по крайней мере раз в день. Если не считать этой беды, которая стряслась со мной шесть лет назад, мне не на что жаловаться. Я слушаю радио, смотрю телевизор, но в основном читаю. Видите? – она указала на набитые книгами полки.

Синьора (теперь уже ясно, что не синьорина), когда же вы изволите перейти к сути дела?

– Я говорю вам все это, чтобы вы не приняли меня за одну из тех старух, которые от нечего делать за всеми подглядывают. Но бывает, видишь то, чего и знать не хотелось бы.

На прикрепленной к ручке кресла подставке зазвонил радиотелефон.

– Джулио? Да, комиссар у меня. Нет, мне ничего не надо. До скорого.

Она посмотрела на Монтальбано с улыбкой:

– Джулио был против нашей встречи. Он не хотел, чтобы я вмешивалась в дела, которые, по его мнению, меня не касаются. Десятилетиями приличные люди в наших краях твердили, что мафия их не касается, это не их дело. Но я-то своих учеников всегда учила, что жить по принципу «не трогай других, и тебя не тронут» – худший из смертных грехов. И что же, теперь, когда пришел мой черед рассказать, что я видела, – я отступлюсь?