Венчание со страхом

Колосов спрыгнул с дерева. Это получилось словно само собой — замок страховки щелкнул и… «Куда он собрался? Такой странный. А что, если к… пролому?»

Никита быстро осмотрел оптику — все закреплено, не свалится. Проверил оружие. Затем вытащил из сумки и пару наручников. Это тоже получилось само собой: хватательный рефлекс.

Он бежал к пролому, продираясь сквозь густой подлесок. Вон кривые сосны — ориентир, вон рваное отверстие в бетоне. Вылез наружу и огляделся, переводя дыхание.

Лес окружал его безмолвной зеленой стеной. Тихий, торжественный, древний. Осколок тех бескрайних непролазных чащ, в которых пращуры наши чувствовали свою стихию.

Вдруг какой-то звук донесло ветром. Никита не успел понять, что это было, но шло ЭТО не из окрестного леса, а оттуда, из глубины зарослей, окруженных забором.! С БАЗЫ.

Потом под ногами его было МОРЕ ТРАВЫ — жесткой, цепляющейся осоки. И кусты на бегу хватали за одежду, словно не отпускали. И падали сорванные листья. А в воздухе стоял все тот же острый пряный дух нагретой солнцем зелени, спелой малины, расплавленной смолы — чудесный аромат в самом его зените.

Он раздвинул ветки и увидел что-то белеющее в дальних кустах. Ноги. БОСЫЕ. Вернее, даже не босые, а просто голые. Вот они согнулись в коленях, уперлись в землю пятками. Колосов замер. Эти ноги показались ему существующими отдельно от их обладателя, вообще отдельно от всего — они словно плыли в этом лиственно-травяном душном мареве. Но они были живыми, эти ноги, реальными. И они были БОСЫМИ.

Ольгин лежал в кустах только в рубашке и трусах. Его спортивные брюки, скомканные, валялись рядом. Он царапал траву, судорога боли сводила его полное, крепкое тело. И он тихо стонал, нет, и не стонал даже — Никита с содроганием вспоминал ЭТО, — тонко скулил, как скулят те, у кого уже не хватает сил орать от терзающей боли. Подобные звуки Никита слышал только однажды в Ожоговом центре, куда привезли сотрудника налоговой полиции, которому мафия устроила «огненную баню»: ему подожгли железную дверь квартиры, и, пытаясь спасти семью, он получил чудовищные ожоги. Он лежал на больничной койке, и нянечки не могли накрыть его даже марлей, потому что любое, самое легчайшее касание к его обугленной коже исторгало из его груди крик.

Колосов крепче ухватился за ветки. Он не видел ничего, кроме этих босых ног. «Вот ОНО. ЭТО САМОЕ. Только что же это такое?!»

Ольгин, опершись ладонями о землю, кое-как приподнялся. Глаза его — черные провалы — шарили по траве. Он изогнулся, вытащил из-под себя шприц, на который, видимо, упал в конвульсиях, и попытался донести его до своего бедра. Никита отчетливо видел на его бледной коже множественные багровые точки — следы инъекций.

Он метнулся к антропологу, вышиб из его руки шприц. Дернул тело к себе.

— Что вы делаете?

В ответ — взгляд пустых глаз с дико расширенными зрачками. Рука поднялась и с силой вцепилась в его руку.

— Осс-ста-а-авьте-е, еще д-два-а миллигра-ам-маа.. Речь — толчками пополам с хрипом, речь, в которой уже нет ничего человеческого. Рука тянется к лицу. Никита ударил по этой руке с неожиданной для самого себя с брезгливой яростью.

— Что ты себе вколол?! — заорал он. — Что?! Ольгин упал лицом в траву. Его снова свела судорога. «НАРКОМАН — вот что это такое, — билось в мозгу Никиты. — ВОТ КЕМ ОН БЫЛ. Наркоманом. Наколется и пойдет куролесить. ЭТО ОН. ОН!! ВОТ ПОЧЕМУ ОН ВСЕГДА РАЗУВАЛСЯ. ВОТ ОТКУДА ТЕ СЛЕДЫ. Мы искали геронтофила, а он наркоман».

Ольгин опять пытался подняться. Спина его выгнулась горбом, он цеплялся за траву. И тогда Колосов сделал то, о чем не любил вспоминать. Он ударил антрополога в грудь. Он ослеп от бешенства, потому что сам лес, казалось, кричал ему в уши: «ОН УБИВАЛ, НАКОЛОВШИСЬ ЭТОЙ ДРЯНИ. ОН ДАВНО НА ИГЛЕ. И ЕГО НИКОГДА НЕ ОСУДЯТ, НЕСМОТРЯ НА ЕГО ЧЕТЫРЕ ТРУПА, ПОТОМУ ЧТО ОН БЫЛ НЕВМЕНЯЕМ. И Я ЕГО НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ!!»

Глава 42

ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ

Прошло две недели. Наступил август, пасмурный и ненастный. Зной сменился дождем, утренними туманами и промозглой сыростью. Было неуютно и грустно.

Один из таких унылых предосенних вечеров Катя и Мещерский коротали в квартире на Фрунзенской набережной. Ждали Кравченко — тот целыми днями пропадал теперь в офисе. Его работодатель вернулся с курорта и требовал верной службы от подчиненных: ох, рано встает охрана.

Катя от скуки затеяла вишневый пирог. Мещерский под ее руководством безропотно месил и раскатывал тесто, а она рылась в холодильнике в поисках заветной банки варенья.