Венчание со страхом

— Понятно. А когда последний раз вы там были?

— В середине мая, когда увольнялся, числа пятнадцатого.

— И с середины мая вы туда, значит, ни ногой?

— Я уже сказал.

Никита смотрел куда-то поверх головы Юзбашева, лицо его было непроницаемым.

— А вот когда вы спросили об Ивановой, вы что-то конкретно имели в виду?

— Н-нет. Просто я подумал… — Юзбашев запнулся, но затем закончил твердо: — Раз меня на ночь глядя приглашают проехать в уголовный розыск, значит, действительно стряслось нечто серьезное.

— С Ивановой? Но с таким же успехом можно было подумать и об остальных ваших коллегах — об Ольгине, Званцеве или той старушке… — Колосов сделал паузу, следя за выражением лица собеседника. — Калягина ее фамилия, кажется?

Юзбашев смотрел в окно, где гасли последние блики вечерней зари.

— А что, на базе может что-то произойти с кем-то из сотрудников? — продолжил Никита. — Я правильно вас понимаю?

— Может, — ответил Юзбашев нехотя.

— И что именно?

— Откуда же я знаю?

— Но ваше предположение на чем-то основано?

— На инстинкте, — усмехнулся этолог. — На врожденном инстинкте самосохранения, присущем любому живому существу.

— М-да, — Никита потрогал ямочку на подбородке. — Так, значит, о краже из серпентария вы нам ничего сообщить не можете?

— К сожалению, нет.

— Тогда спасибо. Не буду вас больше задерживать. — Колосов поднялся. — Давайте ваш пропуск. Всего хорошего.

После ухода этолога он тут же связался с дежурным. Коваленко, ожидавший в соседнем кабинете, вошел с двумя чашками крепчайшего кофе.

— Об убийстве Калязиной речи не было? — спросил он.

— Нет. Сказка не сразу сказывается, Славик. — Колосов хищно потянулся, расправляя мускулы. — С этим ученым у нас длинные беседы предстоят, и неоднократные. Я его пока только озадачил.

— И отпустил? Свидерко завтра кондрашка хватит.

— Недолго Костику на воле гулять, — процедил Никита. — Пусть пока порезвится. Под «наружкой» это даже забавно. Посмотрим, как он себя поведет. В том, что он тут мне наплел, ни слова правды нет. А ежели человек столь вдохновенно лепит горбатого, значит, цель у него какая-то есть — тайная, заветная. Мы его встревожили, вспугнули. Теперь ход за ним. И думаю, ждать нам долго не придется.'

Глава 22

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

В воскресенье Катя занималась дома генеральной уборкой. И жадно ждала телефонного звонка. Отдраила кухню, прокрутила белье в машине. Руки делали, делали, а голова…

— Все. Не могу больше, — это, было заявлено ровно в четыре часа дня в пустой квартире (Кравченко с самого утра разбирался с накопившимися делами в офисе). — Я так больше не могу! Понятно вам?

«Вы» — Наполеон Бонапарт с маленького портрета на книжной полке — самый преданный и постоянный Катин слушатель — грустно смотрел на нее из-под своей знаменитой треуголки.

Катя отшвырнула тряпку, которой протирала пыль, и отправилась в ванную.

Спустя полчаса, освеженная и повеселевшая, она набрала номер Мещерского (тот оказался дома) и сообщила, что…

— Мы идем сегодня на вечер. Ты не забыл?

— Я? — испугался тот. — А разве мы собира…

— Ты забыл? — повысила голос Катя. — Начало в семь.

— А куда, собственно… — совсем растерялся Мещерский. Но Катя дала отбой.

К шести он примчался к ней на Фрунзенскую. Дверь ему отворил Кравченко.

— Иди, иди, старик, — напутствовал он приятеля. — Вечерок скоротаете. Катька билеты нашла, про которые позабыла давно. Вот как полезно дома-то убираться! Не куда-нибудь идете — в Зал Чайковского на поэтический вечер. Ну и скатертью Дорожка. А я у видика покемарю. Охо-хо! — Он зевнул.

Мещерский уныло поплелся в комнату.

Однако, после того как вечер в концертном зале, где старый модный поэт, раскатисто грассируя, вещал о том, что «Кар-р-р-фаген должен быть р-р-р-разрушен!», был позади и они вдвоем с Катей шагали по пустынной ночной Тверской, настроение Мещерского резко улучшилось. Он крепко сжимал Катину руку и смотрел на свою спутницу такими глазами, что казалось — прикажи она ему немедленно броситься под копыта коня Юрия Долгорукого или свергнуть с крыши магазина «Наташа» аляпистый рекламный щит, он тут же совершил бы все эти нелепости с великой радостью.

Катя чувствовала, что спутник ее взволнован, и ей было грустно оттого, что она отлично знала причину этого волнения. Они дошли до метро молча. У Госдумы Мещерский поймал частника. На Фрунзенскую ехали тоже молча.