Венчание со страхом

— Во что?

— Во все, когда это касается работы.

— Ты сам виноват в этом, Вадя. Ты начал это первый.

— Знаю, — Кравченко выпустил дым колечками, — кажется, я снова начинаю курить.

— Она же в шутку так сказала. Я уверен. — Мещерский вздохнул.

— Конечно, в шутку.

— А ты? Чего же ты? Зачем ты вот так?

— Она пошутила: «Ты мне мешаешь», — сказала она ангельским своим голоском. — Кравченко словно дирижировал сигаретой. — «Иди куда хочешь». А я… я просто правильно понимаю подобные шутки. Чувство юмора… Но скажи мне лучше вот что: почему это чаинки, взятые из одного пакета, ведут себя по-разному? Одни тонут сразу, а другие долго плавают? Я за завтраком вчера заметил в чашке.

— Глупец ты. Ох, какой же ты глупец! Как собака на сене — ни себе, ни другим.

— А ты попытайся.

— Дурак. — Щеки Мещерского вспыхнули. — Еще слово — в морду получишь.

— Вульгарно выражаетесь, князь Мещерский. Очень вам не идет.

— Да пошел ты!

— И ты туда же, — Кравченко перевернулся на живот. На широкой спине его, обтянутой серой футболкой, перекатывались мускулы. Рука с сигаретой безвольно свесилась вниз. — Ну и куда же я пойду?

— Что у вас там с Катей произошло?

— Ничего ровным счетом. Она ездила в Каменск к той девчонке. Вчера торчала весь день на работе. Потом пришла. Ну, все как обычно: ты ее знаешь — очень мило, очень радушно и дружно. Потом я… ну, в общем, что я — это не главное. Она же просто была в этот миг где-то не здесь, не со мной. Сидела, как болванчик китайский над томиком сказок дурацких, и все повторяла фразу из «Маугли»: «Было семь часов вечера в Сионийских горах, когда Отец Волк…» А глаза… Ну, знаешь это ее состояние. В упор она нас всех не видит, когда это находит на нее. Потом вот пошутила со мной… так. Ну а я не стал ей докучать.

— А где же ты целую ночь болтался?

— Нигде. Сел в машину и поехал.

— А днем?

— В офисе. Дела, брат, делишки…

— И не звонил ей? — допытывался Мещерский. Кравченко снова выпустил дым колечками.

— Странные вы люди, Вадя.

— Я — один.

— Нет, вы оба! — Мещерский тряхнул приятеля за плечо. — А я круглый болван, потому что служу громоотводом между вами. Она же… Катя… Ей же помощь нужна! Она сама только позавчера говорила: хочу, чтобы мы все вместе…

— Раскрывали убийства, — передразнил Кравченко. — Все раскрывали, раскрывали.

— Ничего смешного. Она же чувствует, как вы отдаляетесь друг от друга. Она хочет этому помешать. Но по-иному она не может. Ты сам виноват в этом. Эти ваши отношения — твое детище. Когда она чувствует, что ты не отзываешься, она просто замыкается.

— Она могла бы попросить меня.

— Да не будет она тебя просить! — взорвался Мещерский. — Пора б тебе уж знать ее характер. Она ни о чем таком тебя просить не будет, потому что ты сам…

— Я себя уже не переделаю, Серега.

— А она себя — тем более.

Кравченко оперся на руку и приподнялся.

— Ну было б все дело в мужике, — молвил он горько, — я бы понял. А так…

Мещерский только махнул рукой. Потом спросил:

— Она дома сейчас?

— Вчера сказала, что снова поедет сегодня в Каменск. Дома, наверное, уже.

— А зачем она туда опять собралась? Кравченко пожал плечами.

— После таких шуток как-то нетактично мне было, старик, интересоваться.

— Ты что, даже не спросил ее? — Мещерский сдернул со столика телефон-трубку и швырнул приятелю. — На, позвони ей. — Но, увидев, что тот не собирается этого делать, повысил голос, что бывало с ним довольно редко: — Я сказал: позвони ей.

Кравченко нехотя набрал номер Катиной квартиры, телефон молчал.

Молчал он и в девять, и в двенадцать, и в час, и в половину второго ночи.

В третьем часу утра приятели спустились во двор и сели в кравченковскую «семерку». У самых ее дверей Мещерский, ежившийся от холода, наткнулся на трупик голубя — недоеденную добычу кошки.

— Смерть производит гораздо более тяжкое впечатление летом, чем в другое время года, — сказал он, прикрывая останки птицы сломанной с куста веткой. — Яркое солнце, буйство природы и холод могилы, и мрак — несовместимы.

Кравченко завел мотор. По пути в Каменск они молчали. Князь видел в переднем зеркальце лицо своего друга: оно словно застыло. В уголке губ Вадима торчала давно потухшая сигарета.

Глава 24

ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ НОМЕР ОДИН

Дни, прошедшие с момента памятного общения с Константином Юзбашевым, оказались для Колосова весьма непростыми. Сложившаяся ситуация требовала принятия ясного решения. Следователь Спасской прокуратуры, ведущий дело Калязиной, склонялся к более мягкому варианту развития событий, явно оттягивая срок привлечения этолога к уголовной ответственности за умышленное убийство. Следователь вполне справедливо требовал веских доказательств, улик неопровержимых и бесспорных. В противном случае прокуратура только пожимала плечами и устало возвращалась к грудам уголовных дел.