Венчание со страхом

— В то утро… Я… дайте воды еще! — Юзбашев залпом осушил стакан, и его словно прорвало: — Мне деньги были нужны. Я не мог впроголодь, мне же надо работать! Мои исследования… Я должен быть спокоен за свой быт. Мой мозг мне необходим, понимаете? Мозг, не занятый мыслями о еде, о плате за жилье. Мне нужны деньги! Когда я поступил на работу в цирк, завхоз (он подтвердит, он должен это подтвердить!) намекнул: достанешь ценные экземпляры (я ему про змей рассказал) — внакладе не останешься. А они — змеи — на базе все равно передохнут. Месяцем раньше, месяцем позже. Я же видел, что они там с ними делают, я же работал там два года. И не смог больше, не смог, понимаете? Потому что всему же есть предел. Мы же люди все-таки! — Он задохнулся, потом продолжил уже тише: — Я к Зойке тайно мотался. Хороший она человечек, но… Ольгин против был. Он знал, что я могу все там разрушить, всю их лавочку мясную! И он выгнал меня как собаку. Потому-то я приезжал вечером. Там дыра в заборе, ну, я всегда через нее ходил. В то утро я решил — пора. Мы действительно уговорились с Калязиной идти на электричку вместе. Она пошла вперед. Я с Зойкой попрощался, выскочил за ворота и побежал лесом по забору к дыре. Вернулся на базу к жилому сектору. Окно в комнате Родзевича было открыто. Я знал, где он ключи хранит, — сорок раз видел, как он их на гвоздик вешал за занавеской. Ну, мне повезло: Родзевич в душе мылся, а ключи на месте висели. У меня пластилин был готов, завхоз дал. Я сделал слепок — это легко, ерунда — и побежал назад к дыре мимо обезьянника. Там… ну, в общем, выбрался я с территории благополучно.

— Как вы на станцию шли? Каким путем?

— Я не пошел на станцию! Я все равно на электричку не успевал, зачем мне было туда? Я выбрался на шоссе, поймал попутку, грузовик. Меня до самой Кольцевой почти довез. Шофер — малый моих лет, татуировка у него на пальце. Он лес в Москву перегонял, высадил меня у поста ГАИ, я дошел до остановки, автобусом — и до метро.

Свидерко мрачно хмыкнул, но Колосов остановил его взглядом.

— Номер автобуса какой?

— Не помню… Восьмерка… нет шестерка… цифра трехзначная. До метро «Пражская» доезжает.

— Так, ладно. Дальше что было?

— Дальше… дальше я отдал слепок завхозу, он сделал ключ. Потом, ну в ту ночь мы на его машине доехали до базы. Я через дыру прошел на территорию, открыл серпентарий, забрал змей. А сегодня приехали покупатели. Все, что нам причиталось, мы бы поделили пополам с завхозом.

— А ворованный товар?! — негодующе воскликнул Свидерко. — Кража на моем участке?!

— Это… я… честное слово — нет! Я думал, завхоз партию куда-то перевозит. Он мне сказал: наоборот, все тихо пройдет — под видом товара они заберут и змей. И никто не узнает.

— Сколько денег вы должны были получить? — спросил Колосов.

— Тысячу «зеленых».

— За всех?

— За каждую особь.

— Ну а где же деньги?

— Мы не успели, они… нам милиция помешала.

— Хороший вы этолог, Константин Русланович. А вор дерьмовый — простите за грубость. Не лезли бы куда не надо, занимались своей этологией, что ли…

— А это не ваше дело, — Юзбашев весь дрожал. — Это вас не касается! Я не виноват, что ученых у нас как собак пинают! Доводят до того, что я ради продолжения своей работы с кистенем должен на большую дорогу идти воровать! А кто меня заставляет это делать?

— Мы зарплату месяцами не получаем, — хмыкнул Свидерко. — Ты у нас это спрашиваешь? Не по адресу вопросик.

Юзбашев отвернулся.

— Пусть я вор, — бормотал он. — Но я не убивал ее. Зачем мне? Я ее даже не видел, когда за ворота вышел. Она уже, наверное, по лесу шла. Я клянусь вам! Чем хотите клянусь — матерью своей!

— С Зоей-то вы что, только ради ключей встречались? — хмуро спросил Никита.

— Я не знаю. Она мне нравилась, но… Не знаю, понимаете? И ключи тут ни при чем, я без нее их достал. Я… я всегда хотел, чтобы она ушла оттуда, от Ольгина. Тогда, может быть, что-то вышло у нас.

— Вы ведь предполагали, что ей опасность грозит? Юзбашев дернулся.

— А вы знаете, что это за место! — голос его зазвенел, — Вы в аду бывали? Нет? Вы вот меня жестокостью попрекнули… а знаете ли вы, что такое жестокость? Видели вы ее настоящую, нет? Не видели? Так поинтересуйтесь, поинтересуйтесь! А потом судите! Да если бы вы там хоть недельку пожили, эх! — Он отвернулся, сгорбился. — Я вам все сказал. Больше не знаю, что говорить. Я очень устал. Больше не знаю, что говорить.

Свидерко дотянулся до форточки и открыл ее. В кабинете стало свежо от легкого ветерка, что поднимается обычно на исходе ночи, когда на небе гаснут звезды, которых, к сожалению, не видно в городе.