Дамоклов меч над звездным троном

Уже на выходе из магазина Колосов обратил внимание на большое цветное табло. Здесь, кроме рекламы товаров, высвечивалась температура воздуха, атмосферное давление, а также сегодняшняя дата. Колосов посмотрел на табло: сегодня на дворе было пятнадцатое сентября.

Глава 32. ПАВЛИН УЛЕТЕЛ

Согласно адресным данным, семья Сухих постоянно проживала в загородном доме в поселке Зюмино, что всего в десяти километрах от Окружной дороги. Катя сама получила эти данные, но, если бы не «драгоценный В.А.», ни в жизнь бы ни поселка в Одинцове, ни тем более нужного дома там не нашла. Как найти, когда кругом сплошные дороги, поселки и лес, лес, лес: желтое на фоне темно-зеленой хвои, бурое на фоне мокрого асфальта, прелое, грибное, влажное, дачное, тихое, умиротворенное, первобытное, чужое?

На работе Катя поставила начальство в известность лишь о том, что «продолжает собирать фактический материал для очерка по серийным убийствам» — на этот раз с выездом в район. Но куда, собственно, следовало ехать, она плохо себе представляла. Если бы не Вадик и если бы не Серега Мещерский…

Было шесть утра. В далеком Речном порту призрачный «Крейсер Белугин» совсем недавно пришвартовался у нулевого причала. Никто из его команды еще даже и не сошел на гостеприимный московский берег, а Кравченко, Мещерский и она, Катя, уже прибыли в пункт назначения. За рулем машины был Мещерский. Он снарядился как на маленькую войну. Кравченко, мужественно терпевший все неудобства травмы, вооружился японским биноклем последней модели и кротко шутил, стараясь расшевелить сонную и слегка потерявшуюся в этой лично ею же заваренной каше Катю. Она сидела рядом с Кравченко на заднем сиденье, крепко обнимая огромный термос с кофе, и видела за окном машины лишь утренний сырой туман да еще красную черепичную крышу особняка за высоким монолитным забором. Дом Сухих стоял в живописном уголке дачного леса, в стороне от шоссе. К нему вела новая бетонка. На расстоянии полукилометра виднелись крыши других загородных вилл.

— В доме спят. А нас так надолго не хватит, — заметил Мещерский. — Ну просидим тут. А эта мадам мачеха никуда с места не сдвинется. Тогда что же — и завтра тут торчать?

Спрашивал он риторически, но адресовался явно к Кате. Она помалкивала. Вчерашний план, такой ясный и простой в пылу ночного жаркого спора, сегодняшним утром представлялся ей уже совершеннейшей нелепостью. Собственно, и плана-то никакого не было. Они просто сидели втроем в машине в осеннем лесу на обочине дороги. Ждали неизвестно чего и кого. Кравченко потянулся с заднего сиденья, включил магнитолу — попал на какую-то молодежную радиостанцию. В салоне зазвучал голос Кирилла Бокова — нежная песенка «Не люби меня, я уже не твой». У Кати внезапно защипало в глазах. Можно прослушивать какие угодно диктофонные записи, опрашивать каких угодно свидетелей, думать что угодно про мотивы, про причины, про версии, озаряться гениальными оперативными догадками, но… Голос того, кого уже не было на этом свете, пел простенькую попсовую мелодию, незатейливые слова: «Нет, нет, не люби, я уже не твой» — и все как-то сразу уходило на второй план.

— Выключи, — попросила Катя.

Кравченко поискал другие радиостанции. В салон просочился Лещенко, потом Кикабидзе, затем Лайма Вайкуле, за ней какая-то никем не узнанная девочка с тоненьким голосом Чебурашки, потом Бутусов с песенкой про графа Наф-Нафа.

— Это оставить?

Катя не ответила. Ей было все равно. Они ведь приехали сюда не на пикник с музыкой.

В восемь часов ворота открылись, и на бетонку вырулил «Мерседес». Кравченко взял бинокль:

— Шофер и рядом с ним мужик — лысый, солидный, в очках. Хозяин дома чешет на службу. Пропускаем.

Прошел час, потом еще двадцать долгих минут. Катя налила всем горячего кофе. Господи, день только начался — и такая тоска. Как это люди в засадах, в секретах неделями, месяцами сидят?

Мимо медленно проехала «Газель» с надписью на кузове «Чистая питьевая вода», остановилась перед воротами, посигналила. Ворота открылись, и машина въехала во двор.

Прошел еще час. Катя искоса поглядывала на Кравченко и Мещерского. Они сидели с невозмутимыми каменными лицами. О, она отлично знала это выражение мужского лица! Они не вступали с ней в споры. В пререкания по поводу бесцельности этого мероприятия. Они просто стоически ждали, когда ее собственное терпение лопнет и она объявит: да, ребята, бред какой-то я придумала, сама теперь вижу — идиотский бред.